Я сажусь за стол и пью пиво с Антоном, он не танцует принципиально. Антон делится со мной:
– Нормальные у нас девки, а?
– Ну да, – осторожно отвечаю я.
– Нравится тебе кто?
Алгебру я, конечно, дам списать, но открывать ему тайны своего сердца в мои планы не входит.
– Да брось ты, – отвечаю я, – с чего бы?..
– Я просто так спросил. Борису вон Анька Звинцова нравится…
– Это ни для кого не секрет.
– Только неинтересно с ними. Они все еще целки. Кроме Кузьминой…
Вот это уже интересно. Не знаю, насколько можно верить словам Антона, но то, что моя возлюбленная в списке тех, кого он отнес к «целкам», почему-то обнадеживает.
– Откуда информация? – с самым равнодушным видом спрашиваю я.
– Ерема сказал. А Ерема про баб знает все.
Про Ерему он прав. Ерема – бабник и самый ушлый пацан в нашем классе. Он потерял девственность полтора года назад, и наверное, в вопросах секса его мнению можно доверять. Скорее всего, его социологические выкладки верны. От радости я опрокидываю в себя стакан пива.
Из колонок звучит композиция «Руки вверх!» с бесхитростным рефреном «Ай-яй-яй девчонка…», все устремляются к столу. Вновь разливается водка.
После тоста многие идут курить, в том числе и моя возлюбленная. Я не курю, но иду за компанию. Курящей братией оккупирован ближайший к классу мужской туалет. Здесь и парни, и девчонки. Борис достает пачку «Мальборо», угощает всех собравшихся. Тянет сигарету и мне, я не отказываюсь. Борис же дает мне прикурить.
Горло режет прогорклый табачный дым. Я пробовал курить до этого пару раз, мне не понравилось. Но быть белой вороной не хочется. Я курю, как, наверное, и многие из тут присутствующих, чтобы не быть отщепенцем. Насколько мне известно из разного рода «Энциклопедий для мальчиков» и «Психологий юношества», которые время от времени мне подсовывает мама, такое поведение, в общем-то, типично для нашего возраста.
Борис – не имя, прозвище. Образовано от фамилии Борисов, а зовут его Андрей. Правда, Андреем его никто не называет, даже родители – пару раз мне приходилось слышать, как они обращаются к нему, используя прозвище. Конечно, такое обращение показалось мне несколько странным, но это, в общем-то, их семейное дело. Борис говорит:
– Ты умный, скажи мне: когда двадцать первый век наступил – в том или в этом году?
– В следующем, – отшучиваюсь я.
– Я серьезно. Ты в конец света веришь?
– Нет, конечно.
– И я не верю. Но у меня бабка-соседка – свидетельница Иеговы2 – все уши этим концом света прожужжала. Родаков моих агитирует…
– А те?
– Верят ей, по ходу. На собрания ходить начали.
– Это антинаучно.
– Вот и я о том же. Фигню какую-то несут, блин. Какой конец света, когда мы с тобой еще жизни толком не видели, с девками нормальными не мутили? У американцев пусть этот конец случается, а у нас не надо…
– У американцев одиннадцатого сентября вон случился…
– Ну и поделом им. Нечего выпендриваться…
Кто-то начинает читать рэп, девчонки запрыгивают на унитазы и кричат припев стародавнего хита «Мальчишника»: «Секс, секс – как это мило! Секс, секс без перерыва…»
Я докуриваю сигарету до половины и иду к выходу из туалета – здесь уже не продохнуть. Открываю дверь и натыкаюсь на завуча школы – Елену Павловну. Она стоит и смотрит мимо меня в клубы табачного дыма, откуда несется звонкое девичье «Секс, секс – как это мило! Секс, секс без перерыва…»
– Добрый вечер, – говорю я, понимая всю нелепость текущей ситуации, и юркаю мимо нее. Она ничего не отвечает.
Быстрым шагом я возвращаюсь в кабинет, где остались от силы человека четыре.
– Шухер! – говорю я им. – Завуч тут!
– Мы в курсе, – отвечают мне, – заходила сюда уже…
– И что?
– Ну, бутылки мы успели убрать, так что не спалила. Но настойчиво интересовалась – по какому поводу сбор.
– Понятно. У нас ведь репетиция?
– Ага, – мы смеемся, но в этом смехе слышится общая для всех тревога.
Вскоре появляется компания из туалета в сопровождении Елены Павловны.
– Откуда ключ от класса? – спрашивает она.
– На вахте взяли. У нас же репетиция, – отвечает за всех Борис. Хмель с него как рукой сняло.
– В туалете у вас репетиция? – хмурится Елена Павловна. – А гадости, которые я там слышала, – это коронный номер для директора школы, я так понимаю?
Все неловко улыбаются. Что тут объяснять – спалились по полной. Главное теперь – минимизировать последствия этой истории.
– Туалет весь прокурили, а завтра туда младшие классы пойдут… Борисов, ты тут главный? – спрашивает Елена Павловна.
– Вроде того, – берет вину на себя Борис.
– Ладно, мы с тобой потом поговорим еще. А сейчас – все быстро убираем, и чтобы ни души в школе через десять минут не было. Я пойду пока с вахтершей пообщаюсь по поводу ключей…
– Елена Павловна, она не виновата… – геройствует Борис.
– Сама разберусь, – Елена Павловна удаляется.
Все понуро приступают к уборке класса.
Через пятнадцать минут мы идем по улице. Елена Павловна ушла. Осадок в душе остался. Последствия этой истории непредсказуемы. Но открытой угрозы пока не прозвучало, так что все надеются на лучшее. Борис бодрит:
– Не унываем! У меня же днюха, так что продолжаем праздновать и веселиться!
Днюха у Бориса была неделю назад, поэтому, по всей видимости, данный аргумент действует слабо. Впрочем, беззаботность и оптимизм молодости скоро берут верх сами собой, и через несколько минут настроение улучшается. У нас еще осталось немного водки и пиво.
Мы идем через город к реке. Быстро смеркается, зажигаются фонари. Прохожих практически не видать – осенняя ночь делает свое дело. Лишь в желтых квадратах окон копошатся смутные силуэты.
На городском пляже мы устраиваемся на единственной скамейке. Остатки водки разливаются по стаканам, произносится какой-то тост в духе «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», затем алкоголь отправляется в наши молодые и неокрепшие организмы.
Леха Радченко напевает куплет «Молодых ветров», все остальные подхватывают.
Словно поймав золотую нить наших помыслов, реальность посылает легкий вздох теплого ветра, приносящего ворох облетевшей листвы и треплющего наши волосы. С юга дуют молодые ветра…
Нашла коса на камень – про инцидент в туалете никто не вспоминает. Елена Павловна – вообще хорошая женщина, не удивлюсь, если она вообще замнет эту историю, просто поговорив с каждым наедине.
Неприятности прошлого нас больше не тревожат. Все, что заботит нас сейчас, – невесомость, прозрачность текущего момента, остановить который, застолбить, материализовать в более устойчивых формах мы не в силах. Растает молодость, пройдет любовь…
Две тысячи первый год ускользает, утекает в небытие вместе с дыханием этой осени, вместе с молодыми ветрами, которые в последний раз овевают нас своими легкими струями. Он уходит, как опьянение молодости, спадающее внезапно, бьющее в голову неожиданной трезвостью окружающей действительности. Как алкоголь, выветривающийся из наших голов на этом пляже, в этой кажущейся бесконечной ночи…
– Сколько времени? – спрашивает кто-то из девчонок, и становится понятно, что рано или поздно все подходит к концу.
У меня есть часы, но мне не хочется смотреть на них. Совсем рядом сидит моя возлюбленная, которой, возможно, я никогда не открою своего сердца, да это не особо и важно, одноклассники, сегодняшние мои спутники в лодке жизни, несущейся вниз по течению, и мне хочется остаться здесь навсегда. Жаль, что это так же невозможно, как выиграть «Клинок Армагеддона», презрев ожесточенные битвы и выбрав тихую, мирную жизнь на берегу реки. Антагонист реальности под управлением неумолимого компьютера-Времени обязательно нападет первым и разобьет тебя в пух и прах…
Я прихожу домой в одиннадцатом часу. Не так уж и поздно. Алкоголь практически весь выветрился, пока я возвращался с реки, мама ничего не замечает. Я прохожу в комнату и ложусь на кровать. Не хочется ни игр, ни музыки.