– Черт его знает. Боюсь, ты права, что‑то затевается. И я даже предположить затрудняюсь, что. Знаешь, какая мысль меня поразила сегодня?
– Знаю.
Он вроде бы удивился:
– Знаешь?
– На самом деле догадаться нетрудно. Ты вдруг подумал, что положиться тебе, в сущности, не на кого.
– А на тебя?
Я засмеялась и даже покачала головой:
– Хоть тебя и посещают подобные мысли, но ни в чьем участии ты не нуждаешься.
– Ты не ответила на вопрос, – нахмурился он.
– Зачем? Ответ ты и так знаешь. Я хотела бы быть на твоей стороне, но это не всегда удается.
– Ты уже взрослая девочка, а все еще идеалистка.
– Не так давно ты назвал меня циником.
– Что ж, – вздохнул он, – будем считать, что поговорили. Держи меня в курсе дела. И очень прошу: не наломай дров.
Он запечатлел на моем лбу отеческий поцелуй и ушел. А я задумалась. Думать я предпочитаю лежа и вскоре перебралась в постель. Сашка устроился рядом, сопел, потом расчихался, а я таращилась в потолок и хмурилась.
С Никитиным мы встретились ближе к обеду. Я позвонила в десять утра, и он предложил приехать в салон‑парикмахерскую на улице Луначарского. Я хотела было удивиться выбору места, но он торопливо пояснил:
– Там нам никто не помешает.
Салон выглядел респектабельно. Я оставила машину на стоянке по соседству. Там уже стоял «Мерседес», скорее всего, машина Никитина. Так и оказалось. Как только я вошла, навстречу мне выпорхнула девушка в голубенькой униформе и радостно прочирикала:
– Добрый день.
Не успела я ответить таким же нежным чириканьем, как вслед за ней появился молодой человек в костюме и, слегка подвинув девушку, предложил:
– Ольга Сергеевна, прошу вас сюда.
«Сюда» – это в кабинет прямо по коридору. На кожаном диване сидел Никитин и заметно нервничал. Кабинет по виду ничем не отличался от сотни подобных, на окнах жалюзи, на столе компьютер, низкий столик перед диваном был сервирован: кофейные чашки, печенье в вазочке, лимон, две рюмки и бутылка коньяка. То ли Никитин пытался придать нашей встрече задушевный характер, то ли наслушался глупостей, что я люблю выпить, а если выражать чужую мысль точнее, пью как лошадь. Коньяк я не люблю, и мне бы точно не пришло в голову пить его в такую пору, даже из желания угодить Никитину.
– Здравствуйте, – сказал он как‑то неуверенно, поднялся, подумал и опять же неуверенно протянул мне руку.
Я пожала ее и села в кресло напротив. Молодой человек, сопровождавший меня, исчез.
Никитин кашлянул и сообщил:
– Это мой родственник. Племянник. Здесь мы можем говорить абсолютно спокойно.
Так же спокойно я могла бы поговорить в любом кафе, сквере, собственной машине или кабинете Никитина, но тут же я вспомнила, что политики, особенно накануне выборов, существа неадекватные и даже загадочные. Нравится человеку шататься по явочным квартирам, ради бога.
– Хотите выпить? – быстро спросил он.
– Лучше чаю, если это возможно.
– Конечно. А я выпью. Извините, нервы.
Он выпил коньяку, закусил печеньем, перед этим выглянув за дверь и позвав кого‑то, кого – я не расслышала. Вскоре появилась та самая девушка в голубом с чашкой чаю для меня и коробкой конфет.
– Вот, пожалуйста. – Она мило улыбнулась и исчезла, а Никитин продолжил волноваться. В этом смысле коньяк своего благотворного действия на него не оказал.
– Извините, я выпью еще, – сказал он и выпил. Руки у него дрожали, когда он наливал коньяк. Может, парень просто алкаш? Вряд ли Дед сделает ставку на такого. Впрочем, с Дедом никогда ничего не знаешь наверняка.