– А что такое счастье?
– Знала бы. Дала ему, не жалко. При Советах считалось, что счастье – это когда тебя понимают. А если сам человек себя не понимает, как ему уяснить: понимают его или нет? То бишь счастлив он или, наоборот, несчастлив? Допустим, его – понимают, он полностью счастлив. А вдруг нет? И он глубоко несчастлив? Я себя не понимаю. Выходит, я несчастлива? Ведь счастье – это когда тебя понимают. И, наверное, прежде всего, – ты сама себя понимаешь. Или при Советах по этому вопросу сильно ошибались? Вся моя беда в том, что я не знаю, что такое счастье. И ты не знаешь.
– Нет, я знаю.
– Ну и что? Что это?
– Поехать куда-нибудь. Куда подальше.
– Вот именно! Сбежать! Счастье для тебя – побег. Побег от себя.
– Не от себя.
– Хорошо – от меня. Какая разница? Мы с тобой под одну гребенку. Лучше скажи: ты намерена возвращаться к работе?
– Не сейчас. Мне еще промежуток нужен, и тогда я вернусь обратно.
– Тебя месяц не было – «промежуток»!
Нина глянула исподлобья, но поверх очков, это был незрячий взгляд укора, без очков она почти не видела.
– Ну не впервой же… – отмахнулась с горьким азартом Нонна. – Еще несколько деньков. Последняя попытка счастья, а?
– Попытай, попытай. Попытай своего нетеатрального человека, сделай из него театрального. Чтобы неповадно ему стало выдергивать и расточаться насчет счастья. Проучи его.
– Почему я должна его проучивать? Он мне ничего вредоносного пока не причинил.
– Как посмотреть. Знаешь, почему он тебе сулит счастье?
– Почему?
– Потому что испугался. Он боится тебя. Вот и носится за тобой со своим счастьем.
– Правильно поступает, что боится. Я их всех проучу. Он у меня попляшет. Правда, избегать ему нечего. Очень надо, пугать его, не велика птица-синица. Чего ему опасаться? Хотя, конечно, есть чего.
– Я же говорю, старая сказка и тривиальная. По себе знаю. Они – почему за нами с тобой бегают? Чтобы мы лишили их счастья. Взяли его у них. Они сами не выносят своего счастья и пытаются нам его сбагрить как свободным от этого груза. И так и эдак навязывают. А мы не берем, кидаем им обратно в рожу. Они и ходят к нам, как мой муж, непрестанно. Они, счастливые, завидуют нашему несчастью.
– Потому что вы меня, Нина Андреевна, в такую превратили.
– Может быть, может быть… – затуманилась Нина. Она сегодня употребила свое и начинала клевать носом.
– А почему это? – спросила Нонна. – Почему он обязательно, по-вашему, боится меня?
– О, страх – движущая сила… Если им не страшно, им скучно.
– Кому им?
– А… им… – Нина заволоклась дремотой. С выбившимися на лицо волосами, частью седыми, частью рыжими.
6
Клёнов выбежал на улицу. Поспешил к стоянке такси.
– Нужна девочка, – освоившись, объяснил он.
Позвали вчерашнюю Лидку.
– Понравилось? – сообразила она.
Пошли как давеча во двор. Лидка опять вызвала из темноты несколько фигур. Нонны среди них не было.
– Где Нонна? – спросил Филя.
– Что тебе Нонна? Другую выбирай. Нонна работает. Ты ее приструнил. Молодец, настоящий мужчина. Я к тебе всегда буду новеньких отправлять. Если ты, естественно, не против.
– Я не верю, что Нонна, как вы выражаетесь, работает.
– Не веришь?.. Что же мне сделать, чтобы ты поверил?
– Ничего не надо делать. Ты Леху-Фонаря знаешь?
– Какой ты глупенький. Ладно. Тунеядка твоя Нонка, не хочет работать. Но я ее все равно так просто не отпущу. Это не по понятиям. Раз пришла, будь добра, работай. Нечего было приходить. У меня солидная фирма.
– Сколько тебе надо, чтобы ты ее отпустила?
– У тебя столько нет.
– Есть фамильное золотое кольцо, толстое, старинное.
– Деловой разговор!
– Где Нонна?
– А где кольцо?
– Сейчас будет. Только ты никуда отсюда не уходи.
– Жду, жду, милый, – Лидка сблизи послала ему воздушный поцелуй.
Филя поспешил домой. Возле подъезда стояла Нонна.
– Ты как здесь?
– Ты ж сам зазывал.
– Ты вырвалась от нее?
– От нее нет необходимости вырываться, она сама вышвыривает.
– Она тебя выгнала?
– Я никому не позволю себя выгонять. Я сама или ухожу, или остаюсь. Она меня выгоняет, по ребрам костяшками хлещет, а я не ухожу. Она, глядишь, размякнет, тянет ее полялякать. Я тогда ухожу. Оставляю ее посреди вянущих цветов. У нее в квартире спертый дух гнилых цветов. Я привыкла давно, но если долго не прихожу, заново воротит.
– Цветов? Зачем ей цветы? Я ей кольцо за тебя пообещал, золотое, бабушкино. Ты, наверное, уже в курсе, раз появилась. Она, значит, мне доверяет? Без кольца тебя отпустила?
– Кто?
– Как кто… Лидка.
– Лидка верит только в продажную любовь. Она у тебя продажная и есть, раз ты ее за кольцо приобретаешь. Только намотай себе: одним колечком ты затраты не покроешь.
– Так Лидка больше просит? Я предполагал. Вы меня с ней раздеть решили?
– Очень нужен ты, сам раздевайся.
– Так что же вам нужно?
– Почему – нам?
– Тебе и Лидке.
– Тебе, по всему видать, с Лидкой что-то нужно. Только меня в свой отврат не втягивайте!
– Я не понял… Ты у Лидки сейчас была?
– Очень мне твоя Лидка необходима. Ты на нее запал? Так отправляйся к ней. Хороша парочка! Вы подходите друг дружке, оба артисты. А мне ваш театр мерзок!
– Ты ведь сама сказала…
– Что сказала? Тебе слова мои нужны?
– Какие слова?
– Я не знаю, какие у вас слова. Слова для меня ничего не значат.
– Почему?
– Потому что все равно все врут.
– Ты где была?
– У Лидки.
– Как…
– Если тебе хочется, если ты так уперся – то у Лидки. Я буду говорить, что тебе хочется слышать. Правда – это то, что хочется слышать.
– А вранье?
– Тебе-то, я, конечно, понимаю, приятнее слушать вранье.
– А тебе приятнее слышать правду?
– Какая разница. Все равно ты не способен. Надо было у Нины остаться. Она пускай кричит, стонет и рычит по ночам, но ничего, я приспособилась, меня этим не проймешь. Меня вообще ничем не проймешь и не припугнешь, так и запомни.
– Я тебя запугиваю?
– Сейчас! Чего захотел! Это я тебя запугиваю.
– Зачем?
– Чтобы неповадно было.
– Что неповадно?
– Всяким Лидкам кольца золотые предлагать.
Поднялись в квартиру.
– Кто такая Нина? – спросил Филя.
– Мой мастер.
– Мастер?
– Да, цветочный. Я у нее проживаю.
– А Леха?
– У Лехи я на отдыхе пребывала, а у Нины я вкалываю.
– Ты цветами занимаешься?
– Я флористка.
– Любишь цветы?
– Ну так, не слишком. Меня прохиндей один пристрастил. Я больше люблю цветы портить. Нине нравится. Она заявляет, что я зверь в цветах.
– Так ты у нее живешь?
– Да.
– Живи теперь у меня.
Нонна прильнула.
– Это официально? – спросила она.
– Конечно. Раз явилось кольцо, не может оно так просто оставаться в ящике. Предметы этого не прощают.
– А что они, мстят, да?
– Нет, просто не прощают. Это похуже мести. Мести можно противодействовать, а если тебя просто не прощают, ничего не сделаешь, хоть ты тресни.
– А почему надо обязательно кого-то прощать?
– Ну как… В этом вроде бы смысл существования.
– А я полагаю наоборот, смысл сосуществования – как раз не прощать. Прощать надо только тогда, когда тебя прощают.
– Кто-то должен простить первый.
– Я первая прощать не собираюсь.
– Кого прощать?
– Не волнуйся, у меня отыщется кого прощать.
– Счастливая.
– Потому что, если прощать – такое уж счастье, я его лучше приберегу. А ты поспешил всех простить, все свое счастье полностью израсходовал.
– Всегда найдется кого простить.
– И ты выискиваешь, кого бы тебе простить? Меня ты тоже завлек, чтобы простить?
– Возможно.
– Сама я тебя не интересую?
– Сама ты мне необходима.
7
Филя привел Нонну к строгому настоятелю храма, в котором работал. Нонна надела в храм кургузую черную мини-юбку, что настоятелю, ясно, не понравилось. Он отложил венчание на полгода. Свадьбу послушно отложили, но жить продолжили вместе. Нонна сделалась долговременной невестой. Матери Фили и Нонны отнеслись тоже неоднозначно. Мать Фили Вероника помолчала, сказала: «Что ж, женись. Если сейчас не женишься, не женишься никогда». Мать Нонны спросила у Фили по телефону: хороший ли он человек? Когда трубка вновь оказалась у Нонны, спросила: а не восточный ли жених? Филя не говорил с каким-либо акцентом, однако его манера изъясняться показалась Таисье Федоровне столь странной, что она подумала: а не восточный ли? Когда же он приехал под благословение в Заболоцк, Таисья Федоровна изумилась его белым брюкам посреди белой зимы и страшно оскорбилась рвению Фили вымыть после обеда посуду. Жить имелось где, в отцовской Филиной квартирке. На полгода будущее более-менее проглядывалось.