Дядька, тот, что постарше, улыбаться перестал и вдруг заявил:
– Саша, посмотри‑ка сюда.
Мне ничего смотреть не предлагали, но вы сами понимаете, что я, конечно, не удержалась и тоже взглянула. Дядька разжал Зюзе кулак, и мы увидели на его ладони клочок бумаги. Никакой дедукции не нужно было, чтобы сообразить: это обрывок фотофафии, глянцевый, цветной…
Я вознамерилась упасть в обморок, но из этого ничего не вышло, я просто стояла, открыв рот и пытаясь понять, во что мы с Сенькой умудрились вляпаться.
– Когда вы видели этого Зюзю живым в последний раз, сколько было времени? Черт, – скривился он, – как зовут этого Зюзю? – Зюзин Альберт Егорович, – приподнявшись с дивана, сообщил Андрюха, Родионов уставился на меня, а я сообразила, что меня скорее всего подозревают в убийстве, и побледнела. Вот и поделом мне, нечего лазить по чужим балконам.
– Вы думаете, это я его убила? – не удержалась я.
– Не думаю. А это вы его убили?
– Нет, конечно. Я только хотела забрать фотографию.
– Ага. Так в котором часу это было?
– Что‑то около двух. Я закончила мыть посуду в половине второго, позвала Кузю, и мы пошли сюда. На все ушло минут пятнадцать, значит, с Зюзей мы встретились примерно без пятнадцати или без десяти два. Разговаривали минут пять, он соображал плохо…
– Все сходится, – кивнул дядька, который теперь не сидел на корточках перед Зюзей, а курил, стоя у окна. – Уточнить время можно после вскрытия, а сейчас могу сказать: убили парня примерно в два.
– Значит, его убил Синий, – пробормотала я. – То‑то мне его глаза не понравились.
Само собой, Родионов стал расспрашивать меня о Зюзином госте, и я изо всех сил старалась припомнить, как он выглядит, но, кроме паршивого взгляда, ничем не порадовала. В памяти осел синий кожаный пиджак, а остальное: рост, вес, цвет волос, все как отрезало. Я даже заревела с досады и тут вспомнила про номер «Опеля».
– Я ж его записала в кустах на земле… – обрадовалась я и попыталась вспомнить номер, с «Опелем» вышло лучше, чем с его хозяином, в мозгу незамедлительно всплыли цифры 196, не зря я так долго пялилась на надпись под своими ногами, сидя в кустах. Андрюха вызвался сбегать в кусты и скоро вернулся сильно удрученный: от надписи и следа не осталось, в кустах меня сменил рыжий кот и песок использовал по своему усмотрению. В общем, ни номера назвать, ни описать убийцу я не могла и расстроилась даже больше, чем Родионов, потому что всегда считала себя внимательной и предусмотрительной. Меня еще немного поспрашивали, а потом, к величайшей моей радости, отпустили; я, честно скажу, к тому моменту уже видела себя в тюрьме почему‑то с кандалами на ногах.
Сказав родной милиции спасибо неизвестно за что, я побрела домой, до угла меня провожал Андрюха Коломейцев.
– Как думаешь, меня посадят? – с тоской спросила я.
Он испугался:
– За что?
– Они ведь думают, это я его убила.
– С какой стати им так думать? Зюзя наркоман, а ты… что может быть общего между вами?
– Фотография, – вздохнула я.
– Из‑за фотографии людей не убивают, – наставительно изрек участковый и оказался ох как не прав.
Мы простились на углу, Андрюха бегом вернулся в «малосемейку», а я побрела домой. Из ближайших кустов появился Сенька, затем Кузя, а вслед за Кузей возникла, как всегда чумазая, физиономия Васьки Чугунка.
– Отпустили? – прошептал он. – Недолго тебя держали, повезло. К ментам как попадешь…
– Да замолчи ты, – цыкнул на него Сенька, взял меня за руку и спросил:
– Ты расстроилась?
Вопрос неожиданно вернул мне все привычные рефлексы.