В тот же миг что-то огромное, непонятной формы, без строгих очертаний контура, рассыпая вокруг себя на огромные расстояния изумрудно-серебристые частицы, пронеслось сверху вниз километрах в двадцати – двадцати пяти по курсу авиалайнера.
Было похоже на то, что началась сильнейшая гроза и сверкнула мощнейшая молния. Поэтому видавшие виды пилоты самолета не сразу поняли, что бы это могло быть. Ведь летели-то они высоко над облаками, а сверкнуло высоко над ними.
В кабину пилотов лайнера ворвался ослепительный свет, такой яркий и плотный, что, казалось, самолет приблизился к Солнцу. Мигом позже то же самое ощутили и обитатели нижнего пассажирского отсека.
Все от неожиданности затихли, как-то резко, на вздохе. Так бывает, когда человек впервые собирается окунуться в прорубь морозной зимой: наберет в грудь воздуха, задержит дыхание и, сначала широко раскрыв глаза, потом, резко закрыв их, крепко сжав губы, окунается в ледяную воду…
Проснулись даже те, кто уже давно и крепко спал. И стали озираться по сторонам. Потом будто все разом выдохнули: «У— ух!» И… О, ужас! Кроме изумрудно-серебристого света, заполнившего все вокруг, никто ничего не видел.
Началось что-то невообразимое, граничащее с паникой. Почему граничащее? Это и была настоящая паника!
Многие повскакивали с мест и начали метаться по салону, натыкаясь на все, что попадалось на их пути. Кто-то сидел, закрыв лицо ладонями, но убрав их, он ничего не видел и начал причитать. Дети стали плакать и тереть глаза руками. Женщины завизжали и завыли, сдавленно, от охватившего их ужаса и бессилия. Слышались ругань и мат. Под ногами что-то хрустело и хлюпало. Запахи спиртного, косметики и прочего заполнили все вокруг. Люди стали падать, запутываясь в одеялах, вещах, сталкиваясь друг с другом. Появились сильно ушибленные и травмированные. Хаос продолжался. Отовсюду слышалось.
– Что происходит?
– Я ничего не вижу.
– Не плачь. Успокойся, пожалуйста.
– Господи, я, кажется, сломал ногу.
– Выпустите меня отсюда! Я не хочу! Я не хочу…
– Почему не сажают самолет?
– Где Президент? Что с ним? Надо же что-то делать.
– Это же невыносимо, черт побери…
– Мама, мамочка…
В этой какофонии бедняжки стюардессы, не менее других ошарашенные и ослепленные произошедшим, повинуясь своему долгу, взяв себя в руки, насколько это было возможно в это время, всеми силами, как могли, старались успокоить людей, навести хотя бы какой-то порядок.
Старшая стюардесса, потирая глаза салфеткой, на ощупь пробралась в кабину пилотов и, обращаясь к командиру экипажа и стараясь держать себя в руках, спросила:
– Геннадий Сергеевич, что происходит? Я ничего не вижу… Какие будут дальнейшие указания?
Немного помолчав, добавила:
– Ситуация постепенно выходит из-под контроля. Люди в отчаянном положении.
– Наташа! Наташенька, – взволнованно, но, стараясь держать себя в руках, заговорил командир. – Собери всех девочек. Ты меня слышишь?
– Слышу, Геннадий Сергеевич.
– Хорошо. Собери всех девочек. Слышишь? Успокой в первую очередь их. Скажи, что все под контролем. Что скоро все это закончится. Понимаешь? И… все силы, все силы на борьбу с паникой. Ты поняла меня, Наташа?
– Да.
– Ну… С Богом!
Наташа почувствовала, что командир держится молодцом. Но по каким-то слабеньким сигналам, ноткам в его голосе каким-то своим, женским чутьем поняла, что все может кончиться очень даже плачевно.
«Сидеть же сложа руки в такой ситуации – худшее из зол. Нужно бороться. Бороться до последнего», – так думала она. Так думал и командир.
– Господи! Помоги нам! – громко, стараясь взбодрить себя, крикнула она и шагнула в салон. Потом на миг остановилась, будто хотела услышать еще хоть что-нибудь от своего командира, и услышала:
– На Бога надейся, а сам не плошай.
Геннадий Сергеевич, человек, которого она любила всем сердцем, нашел еще одну секундочку, чтобы поддержать ее.
Сжав кулачки, стиснув зубы и выправив осанку, она пошла на свой пост. «Будем жить, командир!» – мелькнула в ее голове фраза из кинофильма «В бой идут одни старики». Будем жить…
Летный состав лайнера, осознавая, что в их руках жизни многих людей и самого Президента, не поддался панике и продолжал нести службу.
Командир корабля сидел в своем кресле и коротко и четко отдавал команды. Свет, ударивший в самолет, ослепил его и второго пилота сразу же. Бортмеханик, штурман и радист пострадали менее их. Геннадий Сергеевич, еще издали заметив и почувствовав неладное, каким-то десятым, наверное, чувством дал команду сначала нагнуться, а затем укрыться чем-нибудь. Сам же успел только включить автопилот и аварийную систему, снять, уже ослепленный, на ощупь, китель с вешалки и накрыть им штурмана. Штурман так и сидел теперь укрытый с головой за своей аппаратурой. Его глаза почти не пострадали. Радист тоже сильно не пострадал, успев крепко зажмуриться и укрыться своей формой. Потом снял с себя это «покрывало» и накрыл штурмана. Все понимали: штурман сейчас был глазами самолета, поэтому ему в первую очередь было оказано все внимание и создан относительный комфорт.
Полет лайнера проходил пока нормально. Он летел своим курсом, четко укладываясь в график полета. На борту же его все было не так безоблачно, как хотелось бы… И самое худшее еще только начиналось.
Глава III
Вдруг погас свет. Штурман, радист и бортмеханик доложили, что с аппаратурой и приборами творится что-то невероятное.
– Саша, что у нас с землей? – обратился командир к радисту.
– Порт нас не слышит, Геннадий Сергеевич. Ближайшие – тоже. У меня такое ощущение, что сигнал с нашего борта вообще не выходит в эфир. Такого быть не может! Но факт есть факт, – в голосе его звучало изумление.
– Попробуй связаться с бортами сопровождения, – сказал, чуть подумав, командир.
– Уже пробовал, Геннадий Сергеевич. Даже на «резерве» пробовал.
– Чудеса, да и только! – радист Сашка неустанно переключал все тумблеры своей аппаратуры, неистово щелкали ключом морзянки. Бесполезно.
– Иосиф, – повернулся командир к штурману, – что у тебя?
– Ничего хорошего, Геннадий Сергеевич, – ответил тот, укрытый и потому сильно вспотевший. – Неопределенность во всем. Подумать надо.
– Думай. Думай!
Потом, немного помолчав:
– Иван, чем ты обрадуешь, бортмеханик ты наш дорогой?
– Самолеты сопровождения исчезли с радара, Геннадий Сергеевич. А сейчас… сейчас… Господи!.. Сейчас радар показывает, что мы летим… летим под землей. Ничего не понимаю!
– Ладно. Доклады принял… Думайте, думайте, ребятки мои дорогие.
Был еще один способ установить связь. Командир быстрым движением снял крышку предохранителя тумблера связи со «спец, отсеком», щелкнул им; потом еще раз. Светодиоды, показывающие наличие связи, не засветились.
Глава IV
Отсек «спец, связи» находился в хвостовой части самолета. Это был особо бронированный и особо защищенный, без иллюминаторов, небольшой зал, где несли службу офицеры связи. За засекречивающей и шифровальной аппаратурой несли круглосуточное дежурство интеллектуалы высочайшего класса. Доступ сюда не имел даже командир экипажа лайнера. Только Президент, премьер-министр и министр обороны России могли посетить этот центр связи.
В отдельной кабинке находились два высших офицера: Сухопутных Сил и Флота, с так называемым «ядерным чемоданчиком».
Здесь всегда и всё дышало спокойствием. Даже разговоры велись только вполголоса. Внутреннее напряжение, конечно же, было, но его никто не выставлял напоказ. Боеготовность – наивысшей степени! Такая вот служба.
Получив первые помехи, связисты быстро переключились на резервную аппаратуру и доложили о неполадках. Показания «резерва» тоже оказались странными и удивили даже видавших виды специалистов. Переглядываясь, они включили вторые резервные комплекты – результат тот же. Ни один вид связи не работал. Не было ее даже с экипажем корабля.