В этот момент дверь открылась, и на пороге появился Лом, почти трезвый. Таньку он не выгнал, а вполне мирно поздоровался. Это еще больше убедило меня в том, что о нашем с Димкой местонахождении донесла ему она.
– Ты чего человека голодом моришь? – усмехнулась Танька, наливая Лому коньяка.
– Не сдохнет, – ответил он, не глядя в мою сторону.
– В тюрьме хоть и макаронами, но кормят. У нее с голодухи мысли дурные. Ревет.
– Она у меня не так заревет, – утешил ее Лом. Тут его взгляд натолкнулся на вещи, что принесла Танька. – Это что? – спросил он хмуро.
– Ладке собрала кое‑что на бедность. Чего ж бабе, голой ходить?
Лом поднялся, вещички сгреб в охапку и швырнул с балкона.
– Повезло кому‑то, – вздохнула Танька. – Полторы тыщи баксов.
– Псих, – рявкнула я. Лом пнул ногой мой стул, и я тут же пристроилась в уголке, разбив при этом губу о столешницу.
– Ты что ж делаешь, гад? – поднялась Танька. – Ты что мне обещал? Ты какие клятвы давал? Отпинал раз – и хватит, зверюга окаянная…
– Еще раз встрянешь, и ты получишь, – заверил Лом и коньячку выпил.
– Дурак, – покачала головой Танька, помогая мне подняться. – Сваляла баба дурака, не того выбрала. Был бы умный – простил, по‑доброму всегда лучше.
– Топай отсюда! – заревел Лом. – Загостилась.
– Видишь, что выделывает? – пожаловалась я, размазывая слезы.
– Проявляй гибкость, – посоветовала Танька и отбыла восвояси. Ей хорошо говорить…
Лом устроился возле телевизора. Я помыла посуду и заглянула к нему.
– Генка, можно я на диване лягу?
– Можно в спальне, – усмехнулся он.
– Ты драться будешь.
– А это уж как услужишь.
– Пошел ты к черту… – разозлилась я.
– Тогда на выбор: кухня или вон прихожая, можешь коврик взять и лечь у двери.
– Чтоб ты подох, скотина! – от души пожелала я.
Держалась я неделю, потом пришла в спальню. Лом довольно ухмыльнулся:
– Никак надумала, Ладушка?
– Пообещай, что драться не будешь!
– Еще чего…
Мое водворение в спальне закончилось плачевно, я заработала синяк под глазом, огрела Лома настольной лампой и остаток ночи провела на балконе. Но в этот раз не ревела, а, поглядывая на проспект, ухмылялась. Танькины слова возымели действие, все чаще появлялась мысль: неужто я и вправду этого дурака не облапошу? Ладно, гад, ты у меня будешь на задних лапах ходить и хвостом вилять.
Утром позвонила Танька.
– Чего надумала, подруга?
– С души воротит от его мерзкой рожи, – сказала я.
– Ничего, привыкнешь. Еще как понравится… О делах не заговаривал?
– Нет.
– Вот это плохо. Святов у него сейчас первый советчик. Тянет одеяло на себя. Оглянуться не успеем, как вожди сменятся. Ладка, шевели мозгами…
– Да пошла ты… – рявкнула я и бросила трубку.
Вдруг мне стало обидно. Лом проявлял стойкое нежелание прощать измену. Его желания беспокоили меня мало, но ходить с синяками и торчать на балконе изрядно надоело. В общем, пора что‑то придумать.
Я включила магнитофон, немного послушала музыку и составила план. Первое, что необходимо сделать: дать этому придурку возможность меня пожалеть. Лучше всего больной прикинуться. Но он хоть и дурак, но хитер и недоверчив, болезнь должна выглядеть натурально. Погода стояла холодная, я вышла на балкон и ненадолго там прилегла.