Я затравленно огляделась. Квартира явно нежилая. Это плохо. С другой стороны, приниматься за меня сразу и всерьез они не должны, значит, кое‑какой шанс все же есть. Так, не шанс даже, а шансик. Ленчик отсутствовал, и меня это не порадовало.
– Проходи, Ладушка, – пропел Мясо, скаля золотые зубы. Работа у него нервная, тяжелая, и своих он давно лишился.
Я оказалась в совершенно пустой комнате, правда, с балконом, сейчас он был закрыт, а жаль, могла бы заорать «караул», глядишь, кто‑нибудь да услышит… Мясо меня за плечи обнял и под подол полез.
– Убери руки, гад, – сказала я, – не то нажалуюсь.
– Кому, Ладушка? – улыбнулся он и легонько меня ударил по лицу. Я отлетела в угол и ненадолго затихла. Потрясла головой, встала и поинтересовалась с улыбкой:
– Тебя никак в чинах повысили? Неужто Ленчик помер и теперь ты командир? – Парни замерли в дверях и с любопытством пялились на нас. – Правда ты, а, Мясо? И Ленчик больше не у дел?
– Ох, Ладушка, – покачал он головой, – храбришься? Валяй‑валяй… Я подожду, я терпеливый.
– Воды принеси, пить хочу. И стул. На полу сидеть неудобно.
– Принесу, красавица моя, все принесу.
Парни продолжали ухмыляться, а Мясо вышел из комнаты. Вернулся со стулом в одной руке и стаканом в другой. Стул поставил к стене, а стакан протянул мне, пакостно улыбаясь. Великим психологом быть без надобности, чтобы понять, что он сейчас сделает, а потому дожидаться я не стала, улыбнулась в ответ и стакан из его лапы выбила. Он хмыкнул, лицо вытер и посмотрел на меня так, что кишки свело.
– Ты, зверюга, на себя много не бери, – ласково сказала я. – Утихомирься и жди своей очереди. И я подожду.
Я на стул села, скрестив руки на груди, и на стену уставилась. Плохи дела, ох как плохи… Мясо и себе стул принес, сел напротив и молча пялился на меня. С улыбкой, головка набок, и взгляд мутный. От одного этого впору завыть в голос, а тут еще парни острить принялись. Не выдержу, разревусь, тут и конец мне… Хотя, может, и так конец, просто я об этом еще не знаю…
Время шло страшно медленно. Ноги затекли, а голову разламывало от боли. Но время я не торопила – ни к чему. А ну как впереди ничего хорошего?
Вдруг зазвонил телефон, один из парней исчез в прихожей и через пару секунд позвал Мясо. Тот тяжело поднялся и вышел. Я прислушалась: отрывистые «да» и «нет» и ничего больше. Попробуй отгадай, хорошо это для меня или плохо?
Наконец он положил трубку и заглянул в комнату, в глазах легкая грусть.
– Уезжаю, Ладушка, – пропел, – но ты не горюй, это не надолго. Скоро свидимся, маленькая.
– Как получится, – усмехнулась я. – Наперед никогда не знаешь – может, свидимся, а может, и нет.
Он широко улыбнулся, сверкая всеми своими золотыми зубами; длинный нос, острая морда, как есть крыса, глазки сидят глубоко, но смотрят весело.
– Свидимся, – заверил он и удалился, чем очень меня порадовал.
Парни после его ухода почувствовали себя вольготней (не одну меня его крысиная морда в тоску вгоняла), прикатили два кресла, внесли журнальный стол и сели в карты играть, но больше пялились на меня. Я смотрела в стену перед собой и прикидывала: переживет Аркаша такой поворот событий или я осиротею? Сиротство будет недолгим, но болезненным.
Когда я всерьез решила наплевать на все последствия и упасть в обморок, чтоб не видеть, что творится вокруг меня, в дверь позвонили. Один из парней, его, кстати, звали Валеркой, пошел открывать. Так как движения в прихожей, судя по производимому шуму, было много, а разговоров мало, я поняла, что пожаловали большие люди, и точно – в комнате появился Савельев Леонид Павлович, или попросту Ленчик, хотя называть его так в глаза мало кто решался.