– Вон, Вадик опустит, – увильнул дед.
– Ну да! Давай он свалится, – подключилась мама, – а ты пойдёшь в хоккей играть. Пойдёшь?
– Мама! – приближающийся вопль и топот ножек. – Она меня за волосы дёргает!
– А она меня за пальчик укусила!
– А она…
– А она…
– Тихо! – папа напомнил, кто тут глава семьи, и на секунду повисла тишина. Все стали расходиться. Только маленькие, заметив меня, живо и организованно переключили всё внимание на мою персону. Две бандитки, от которых я попытался скрыться на улице, а потом в дедовом сарайчике, но манёвр мне не удался. Оставалось только защекотать их, чтоб отвязались.
В полдень у нас состоялся завтрак. Маленькие шумели, ругались. Я не выдержал и прикрикнул на них. Они вообще не слушают никого, кроме меня. Слишком их избаловали родители. Я двенадцать лет был единственным ребенком в семье, и мне никогда не позволяли делать того, что позволяют им. Сегодня я не намерен весь день слушать их вопли, поэтому надо бежать отсюда, сломя голову.
Звоню Матвею. В это время на колени ко мне пытается забраться Сашка. Я различаю их лишь по манере поведения. Так вот Саня у нас невероятно любвеобильная, её хлебом не корми, дай кого-нибудь почмокать или погладить. Наташка более сдержанна, чтобы завоевать её сердечко, надо добиться её расположения. Вот сейчас, услышав, кому я собрался звонить, Саша прилетела в комнату растрёпанная, в одном носочке, второй торчит из кармана. Она обожает Матвея и, когда он приходит ко мне в гости, отбиться от неё нереально. Ещё этот болтун обещал ей на ней жениться, когда подрастёт. Саня теперь ходит в невестах.
Трубку сняла Оля. Я не видел её уже полтора недели и, только услышав её голос, понял, как сильно соскучился. Поначалу я хотел сразу позвать товарища куда-нибудь погулять, но теперь подумал, что неплохо бы заглянуть к нему домой. Хотя я уже так промозолил глаза Виктору Анатольевичу!.. Оля сообщила, что братец ещё спит, но я могу прийти, тогда он быстрее проснётся.
Недолго соображая, я взял Сашку подмышку и оттащил к маме. А потом бросился одеваться, пока сестрички не успели сесть мне на хвост. Через десять минут я уже во весь опор летел из родного дома к автобусной остановке.
…У Захаровых было тихо. Дверь мне открыла Оля. Выглядела она бодренько – глаза блестят, улыбается. Я прислонился плечом к косяку и заулыбался как дурак, даже поздороваться забыл.
– Чего встал? Проходи! – втащила меня в прихожую за воротник, и я по инерции обхватил её за талию. – Ну! – ударила меня по рукам.
– Соскучился! – только крепче сжал её в объятьях и чмокнул в щёку, а она принялась вертеться, делая вид, что хочет освободиться. Но я-то знал, что ей нравится. И всё же отпустил. – Как у тебя дела? – стал снимать кроссовки.
– Хорошо. Хоть нескучно одной. Я же целую неделю одна жила. Папа, правда, иногда ночевал… А ты как?
– Какое-то у меня двоякое впечатление от дома. Все орут, носятся, как угорелые… Где твой братан?
– Обнимается с холодильником, – стрельнула в меня глазками. – Может, хочешь есть?
– Нет, спасибо, если только чаю…
– Идём, – и потащила меня за руку в кухню. Здесь и собралась вся мужская часть семейства. При отце Оля обычно на меня внимание не обращала, и моё самолюбие от этого немножко страдало. Я знал, что дядя Витя меня ценит как Матвейкиного друга, и соответственно хотел большего – чтоб меня считали достойным быть рядом с Олей. Я делал уже немало попыток подружиться с ней поближе, только она это всерьёз не принимала.
Я поздоровался и плюхнулся за стол, взглянул на товарища. Глаза узкие с пожелтевшими синяками, на носу пластырь, на щеке отпечаток от подушки. И как с таким чудищем на улицу выходить? Этот вопрос я озвучил, а в ответ получил от Матвея по уху… Его выгнали из больницы на третий день после операции, когда он разбил футбольным мячом окно в кабинете главврача. Он тут же явился на базу и поставил на уши весь состав. У Матвея вообще шило в одном месте, постоянно крутится, вертится, никому покоя не даёт. Таких в основном составе, я заметил, немного. Кудинов с Ларионовым, которые шпыняют друг друга на площадке, а достаётся всем, куражистый вратарь Илясов – все старожилы, и новоприбывший итальянец Пеьтро, невероятно шумный. Кстати, он неплохо говорит по-русски, он ровесник Игоря и будет играть центровым в четвёртой «тройке». Уже показал свой горячий характер, заявив дяде Вите, что для него четвёртое звено – это очень мало, что он легионер и приехал в Россию за тем, чтобы много играть и забивать. Тот, в свою, очередь, заявил, что у него в команде все звенья первые.
– Вы, если гулять соберётесь, недолго. В восемь вечера надо быть на базе, – предупредил нас Захаров-старший. – Тебе когда повязку менять? – стал подниматься из-за стола.
– Да вечером и поменяю, когда приеду, – прогнусавил Матвей, уже нашедший общий язык с врачом команды.
Дядя Витя потрепал меня по макушке и отправился отдыхать. Впрочем, сложно назвать отдыхом то, что он сейчас будет выдумывать и чертить в своём блокнотике новые комбинации и перестановки в звеньях, вырабатывать стратегию… Такова роль тренера.
Оля налила чаю и присоседилась рядом, как обычно состроила глазки, и меня посетила мысль, что она сейчас замурлычет. Ей, что ли, доставляет удовольствие мучить меня? Мол, смотри, но не трогай. Вот кому от всего этого спектакля действительно весело, так это Матвею. Каждый раз забавляется, а потом ещё и сам мне нервы треплет. Стоит сказать ему спасибо хотя бы за то, что не вмешивается в мои дела, наблюдает за всем со стороны. Только потом даёт свою нелестную оценку.
– Ну, как дела? – решил я пока не зацикливаться на Оле и поинтересоваться о том, что думает по поводу нашей игры дядя Витя.
Матвей пожал плечами, мелкими глотками отпивая чай из кружки. Ему необходимо было делать маленькие перерывчики, потому что дышать приходилось ртом.
– Хреновый из тебя разведчик, – вздохнул я.
– Да просто папа – партизан, – покачала головой Оля. – А что, вы уедете, и я опять не увижу вас целую неделю?
– Почему же? – отозвался Матвей. – Ты можешь приносить нам передачки и передавать через маленькое окошечко, а ещё тебе могут разрешить общаться с нами через сетку, а… – не успел договорить, схлопотав по макушке от сестры. – Ой, баран! Чего глупые вопросы задаёшь?! Ты ж папина дочка, тебя всегда на базу пустят! – на этот раз получил по спине полотенцем.
– Ещё? – мило улыбнулась Оля.
– Тихо ты! – я остановил её, взяв за руку. – Ведёте себя, как мои маленькие… Оль… – и укоризненно взглянул на неё. Она что-то пропыхтела себе под нос, а потом, неожиданно прижавшись плечом к моему плечу, пожаловалась:
– А он меня обижает…
– Кто бы говорил! – помедлив секунду, ухмыльнулся я.
– Вот видишь, Вадик, кто у нас в доме хозяин. Так она и воспитывает нас с отцом. Вечно тычет носом в грязные носки и орудует полотенцем, если ей чего-то не нравится!
Та уже собиралась возмутиться, но я вовремя сориентировался и закрыл рукой ей рот. Она только хлопнула глазами и даже не стала кусаться.
– Ладно! Я не скажу вам… – встала, не договорив, и стала натягивать кроссовки в прихожей. Мы видели её в проём из кухни и, переглянувшись, хором задали вопрос:
– Что ты нам не скажешь?
Открыла входную дверь и переступила через порог. Если честно, я подумал, что не скажет, куда она собралась. Впрочем, она никогда не докладывает.
– Не скажу, что папа думает с вами сделать! – и, хлопнув створкой о косяк, ринулась наутёк. Мы сначала кинулись её догонять, но застряли в проёме, а потом она была уже далеко.
– Коза! Поймаю, уши отрежу! – проорал ей вслед Матвей.
– Жестокий! – только и вымолвил я.
Вечером мы снова на базе в своей маленькой комнатке. Днём погуляли по городу в тех местах, где не слишком много народу, чтоб людей не пугать видом моего напарника. Прибывают потихоньку из дома наши ровесники, с которыми мы много лет играли бок о бок. Там, в нашей юношеской команде, очень долго шёл процесс естественного отбора, тренер нас порой в такие пекла бросал, откуда опытным игрокам не всегда с честью выбраться удаётся. Похоже, Виктор Анатольевич следил за нашим годом довольно пристально, раз вызвал на сборы поголовно всех самых забивающих. Ну, мы-то с Матвеем к ним не относимся, мы же всё-таки защитники. Но и у нас по десять голов за сезон порой положить получалось.