– Излучаем?
– Ну или думаем, это одно и тоже. Сторон этих у Вселенной бесконечное множество. Всем хватит. Каждый получит сполна. И тут уже не помогут ни взятки, ни связи. Исходящий человеческий канал всегда настроен на ту же частоту что и входящий вселенский. Вы спросите, что первично? Не знаю, – Агафья Тихоновна села за стол, – пока Свет и Время были воедино – все было просто. Но сейчас, когда Свет вырвался из плена и каждым своим лучиком показывает нам сверх возможности свободы от временного рабства, я уже не знаю что и думать. Вот он знает, – она кивнула на дракона, который зевнул, но опять не показал ни капли заинтересованности, хоть и всячески демонстрировал свое благодушие, – но он предпочитает молчать. Возможно, это лучшее решение. Ибо каждому свое Время. Он свое выдержал и теперь неуязвим ни для секунд, ни для столетий. Даже самые страшные орудия Времени – миг и вечность – не властны над ним. Ну до этих понятий мы еще доберемся, опять-таки, в свое время, – Агафья Тихоновна ерзала на стуле и смотрела на меня немного настороженно:
– Однако обеденное время закончено. Солнце скоро уйдет за горизонт, и мне кажется, мы с большей пользой можем провести остаток дня на улице. А разговор от нас никуда не денется. Придет и его час.
Дракон, словно услышав ее предложение, выполз из-под стола. Краски, съеденные накануне, впитались и полностью растворились в драконьем теле, придав ему силу и красоту. Он выставил вперед лапы и расправив крылья прогнул свою жесткую, привыкшую к негнущейся ручке японского зонта спину. Словно разминая ее, дракон потянулся вверх с мягкой грацией кошки перед прыжком. Жилы, натянутые как тетива лука, упруго поддерживали форму крыла. Даже когти, казалось, стали еще больше и прочнее. Дракон бесшумно оттолкнулся от пола, сделал небольшой круг по залу, купаясь в красноватом, закатном солнце, и приземлился на то же место, оглушительно выдохнув воздух. Рев такой силы прокатился по помещению, что даже мелкие стеклянные осколки, лежащие на полу, забренчали словно мухи, попавшие под стакан. Дракон оглянулся вокруг, словно демонстрируя свою мощь всем желающим и еще раз прочистил горло.
– Хорошо что он дышит пока что без огня, – вслух произнес я, но должен был признать, что дракон вызывал лишь восхищение. И пожалуй еще немного восторга.
– Вот это союзник, вот это союзник, – повторяла Агафья Тихоновна, оставив без внимания мою реплику, она была полностью поглощена наблюдением за драконом. Акула в полном восторге кружилась по залу, опираясь только на хвост, – идемте же, скорее идемте. Вы спасли дракона от скорой гибели, накормив куском радуги, теперь ему необходим только Свет. В самом крайнем случае давайте ему краски. Но лучше просто Свет. Поверьте, этого вполне достаточно чтобы поддерживать драконью жизнедеятельность, и что немаловажно – драконью сущность!
Агафья Тихоновна схватила синий зонт в красный горох, который так и стоял при входе в обеденный зал, и выскочила на улицу. Дракон, чего я совсем не ожидал, в одно мгновение подхватил меня на крыло, совершив головокружительный кульбит и взмыл вертикально вверх, к разбитому стеклянному куполу, но только для того, чтобы вылететь из здания и через миг мягко приземлиться у озера. В его лапах было 50 бутылочек отличнейшей краски, с таким трудом добытой мной в течение всей жизни, и с любовью собранной в эти посудины Агафьей Тихоновной. А я даже не заметил когда он успел их схватить.
Водная гладь впитывала, или наоборот, отбивала, свет уходящего солнца и сама вода от этого казалось кровавой, закатной. Словно пропитанной кровью тысяч воинов, пытавшихся пройти сквозь него. А может быть кровь была только в моей голове.
Дракон аккуратно сложил посудины с краской на берег и приблизился к зыбкой блестящей поверхности. Он опустил голову впритык к воде и звучно и долго втягивал в себя дымку с поверхности озера. Вечерний, вязкий воздух стягивался к его пасти вместе с оранжево-красным отблеском вечерней зари, и пропадал где-то в недрах его уже немаленького, но все еще увеличивающегося тела. Вода постепенно обнажалась и становилась черной, матовой, незнакомой. Спустя какое-то время багровые тона полностью исчезли, и только Солнце, как огромный фонарь, висело над нашими головами, но свет его более не озарял этот участок земли. Дракон поднял голову и еще раз вдохнул, на этот раз коротко и мощно. Солнце, покачнулось на небосводе, и словно бильярдный шар, направленный умелой рукой в лунку, скрылось в огромной, улыбающейся пасти нашего ненасытного союзника.
– Когда Время прекращает движение, привычный нам, видимый человеческому глазу Свет уходит отсюда. Или просто прячется, – Агафья Тихоновна смотрела на дракона, чешуя которого просвечивалась изнутри и хоть немного, но освещала пологий берег, – а вот достаточно ли у нас сил противостоять тьме в стоячем времени, покажет как ни странно, само Время. Пока мы в этих телах, мы обязаны с ним считаться.
С этими словами она раскрыла зонт, который тут же вспыхнул глубинной синевой вечернего неба и десятком огненно-красных маленьких солнц-горошин.
– Здесь нам пригодится индивидуальное освещение, – акула явно знала что делала.
Я, словно завороженный в сотый раз за день, с отвисшей челюстью, смотрел на купол зонта. Он увеличивался пока не заслонил собой весь небосвод и вместо одной яркой, но далекой звезды, которая уже была в чреве нашего немногословного спутника, над головами у нас засияло множество пламенных, красных светил.
Свет, словно выпрыгнул из-за угла и засиял инфракрасным спектром, неся с собой тепло. Одновременно с теплом пришло полное непонимание природы происходящего.
– Где мы? – это единственное что я смог выдавить из себя.
– Везде, – Агафья Тихоновна тихонько наклонилась ко мне и объяснила, – Природа этого мира такова, что Солнце, как и любое физическое тело, одновременно находится в каждой точке Пространства, поэтому мы и видим добрую сотню солнц на небосводе. Но оно одно. Просто везде и сразу. Как и мы. Времени, таковому, к которому мы привыкли, здесь не существует, – акула шептала мне на ухо, – ведь подумайте, по сути, что такое Время? Это такое измерение в Пространстве, благодаря которому все происходит не сразу. Просто набор фотокарточек, каждая из которых показывает свое мгновение. Вот поэтому так много солнц, ведь здесь – все фотокарточки сразу и прямо сейчас, наложенные друг на друга. А мы с вами просто немного изменили настройки и получили возможность видеть несколько фотокарточек сразу. Мы – наблюдатели.
Агафья Тихоновна медленно встала, подплыла к темному озеру, продолжая говорить:
– По сути – Время и есть альбом с фотокарточками, который существует сразу и целиком. Но ваши органы восприятия, включая мозг, не в состоянии показать вам все сущее одновременно. И вам приходится листать снимок за снимком. Этот процесс и называется человеческой жизнью.
– А можно сразу заглянуть в конец альбома?
– Да, если предположить что у него есть конец.
– Я имел в виду, в конец моего личного альбома, ведь когда-то же меня не станет.
– Не станет, – как эхо повторила Агафья Тихоновна, – конечно, не станет, – а кого это – вас?
– Меня, человека.
– Человека? – она рассмеялась, – вы – человек? Человек, это ваш биологический вид и точка. Ваш – притяжательное местоимение. Ваш – это значит, вид, который принадлежит вам. Или к которому принадлежите вы. Это суть одно и тоже. Но это не вы.
– Эээээээ, – я не знал что сказать, – но кто тогда я?
– А вот это нам и предстоит выяснить, – Агафья Тихоновна подмигнула мне черным пуговичным глазом, – кто вы такой.
Акулий глаз вновь обрел человеческую глубину и я увидел в нем свое отражение. Желтый вертикальный зрачок смотрел на меня из зеркала, созданного самой Природой. Я часто заморгал, прогоняя наваждение, а акула весело засмеялась. Она знала что я увидел. Точно знала. Но ничего не сказала. И видимо, не собиралась говорить.