Надо сказать, что в общении ученый был довольно-таки деликатным человеком, если и пытался давать советы, то преподносил их просто, как нечто обычное, само собой разумеющееся, а не как открытие, самые удачные свои мысли мог приписать собеседнику, и он в общении с ним черпал многое, даже почти забыл, с какой целью приблизил его к себе. Но однажды ученый прочитал ему стихи собственного сочинения, прочитал тихо, на него не глядя, как будто для себя.
Сразу после того, как прозвучали стихи, он, извинившись, вышел в другой кабинет, позвал своих головорезов и отдал приказ о ликвидации ученого. Потом пригласил того в ресторан, расположенный в живописном месте города, откуда открывался изумительный вид на море и где у него был свой кабинет, который никому другому не мог быть представлен, и уже там, в ресторане, после пары рюмок крепкого заморского напитка, буквально признался ученому в любви, сказал, что у него никогда не было такого друга, и жаль, что они так поздно встретились, в общем, наговорил много такого. Говорил и восхищался собой, что может так, запросто, говорить с человеком, которого только что приговорил. Ученый воспринимал его слова как должное, и это его еще раз убедило, что принял правильное решение. Если бы тот хотя бы удивился или на худой конец ответил бы тем же, он, конечно, не стал бы отзывать приказ, но, может быть, немного пожалел бы.
Ученого убили той же ночью, банально пырнув ножом в сонную артерию у собственного подъезда, когда тот полупьяный вышел из лимузина своего высокопоставленного друга и по домофону объяснялся в любви жене, с которой прожил без малого сорок лет. Все произошло легко, нож был острым, а исполнитель – профессионалом и дело свое знал, ученый сразу и не заметил, что его убили, почувствовал только укус, жена впоследствии вспоминала, что услышала, как муж вскрикнул, но не придала этому значения, так как тот, вскрикнув, продолжал свои объяснения в любви. Она же его обнаружила минут через двадцать после этого, мертвого, истекшего кровью, когда, не дождавшись мужа, спустилась за ним вниз. Рядом с ним на асфальте кровью было выведено одно слово: «Он», о чем она и рассказала журналистам. Но потом экспертиза доказала, что никакого слова там не было, просто кровь растеклась так, что напоминала слово. На следующий день после сороковин жена ученого покончила с собой тремя выстрелами в затылок, предварительно убив комнатную собачонку редкой иноземной породы.
Страна долго бурлила и возмущалась, но он, взяв расследование убийства ученого под свой личный контроль, быстро поставил точку на всяких недомолвках. К тому же буквально на четвертый день после того, как на похоронах он поклялся отомстить тому, кто посмел поднять руку на его друга, убийцу нашли. Злоумышленником оказался аспирант, работавший под руководством ученого. Тот во всем признался, объяснив свой поступок черной завистью, которую испытывал к своему учителю.
Теперь, когда между ним и тем миром, который создал собственными руками, кроме расстояния, времени, людей, проблем со здоровьем и многого другого стояли еще и стены барокамеры и он все же ощущал нечто подобное бессилию, его уверенность, что жизнь свою построил правильно, только укреплялась. Наблюдая за тем, что было прожито и проделано, как бы с птичьего полета, он все больше убеждался в абсолютной верности принятых им когда-то решений, включая те, которые меняли направления жизненного пути целого народа, и ни на йоту не сомневался, что имей он возможность возглавить человечество как Высочайший Вождь, о чем, будучи реалистом, да и за отсутствием такой должности, никогда не мечтал, то поступал бы так же, как поступал со своим народом. Есть высшая цель, которой должно быть подчинено все. Правда, ему еще ни разу даже в мыслях не удавалось сформулировать эту цель, придать ей словесную оболочку, но был уверен, что лучше него этого никто не знает. И в молодости, когда пытался бороться с собственными многочисленными комплексами, и во времена, когда ему удалось дойти до мысли о том, что нужно с себя все ненужное скинуть, все его существо восставало против той слабости, которая связывала ему руки, заставляла пребывать буквально в постоянном плену страха и которую недооценивал, не понимая сути скрытой в ней мощи, он частенько задумывался о цели. Несколько абстрактно, конечно, не до конца сознавая направление своих мыслей. В сущности, эта цель обрела более или менее четкие очертания, когда у него родился сын, который, по мнению врачей, еще в чреве матери заразился какой-то гадостью и должен был вырасти в карлика.
Им с женой предложили даже не забирать его из больницы, оставить на государственном попечении. Конечно, они отказались, да и не поверили, что такое может случиться именно с ними. Особенно не поверил он, ведь с той самой встречи с родственниками в горах жизнь его была расписана как по нотам, в ней все происходило так, как он планировал. Даже когда, решив обзавестись семьей, попросился за советом на прием к своему высокому начальнику, был уверен в положительном ответе. Начальник действительно не стал его отговаривать, лишь посоветовал быть серьезнее при выборе в таком деле, как создание семьи. Что бы тот ни имел в виду, совет этот подвиг его на серьезные размышления. Девушка, с которой он тогда встречался, была из обычной семьи, да и сама была самой обычной, хотя и довольно-таки милой, мало что о нем знала, особо и не интересовалась, была на десять лет его младше, соответствующе себя и вела. К ней он относился с симпатией, по-своему даже любил, наверное, но, побывав у начальника, в корне изменил свое отношение к женитьбе, поняв, что здесь можно некоторые вещи совместить. Из барокамеры те времена казались бесконечно далекими, а он тогдашний ему нынешнему – несколько наивным, но он не мог не отдать должное собственной сообразительности многолетней давности, когда пришел к единственному, на его взгляд, правильному выводу, что все есть ресурс.
С девушкой вскоре порвал, поиски спутницы жизни привели его в одно из престижных учебных заведений, которое он курировал. Быстро определившись с объектами, благо под рукой были личные дела и преподавателей, и студентов, остановился на дочери одного весьма и весьма высокопоставленного и заслуженного деятеля. Девушка оказалась на удивление умненькой, совсем не испорченной родительским положением в социальной иерархии, еще и имела приятную наружность, даже несколько излишняя полнота была ей к лицу. Со знакомством все прошло без сучка и задоринки, буквально на третий день после первой встречи он объявил о серьезности своих намерений, родителям девушки тоже, как говорится, показался. Будучи интеллигентными людьми, они не стали интересоваться его родом-племенем, к тому же в те времена работа в особой организации многие вопросы исключала. Не стало помехой и то, что девушка училась только на втором курсе и пришлось рождение первого ребенка отложить до лучших времен. И когда у них родился карлик, он испытал потрясение, сравнимое с тем, что пережил, когда его же родственники одну за другой всаживали в него восемнадцать пуль. Это было несправедливо. Он этого никак не заслуживал. Рождение сына-карлика будто оголило его, открыло миру его потаенную суть. У него появилось нечто, что невозможно было скрыть. И чем выше он поднимался по карьерной лестнице, тем шире становился круг людей, кто знал о том, что сын у него – карлик.
Следующим ребенком у них с женой оказалась дочь, которая росла на редкость красивой и сообразительной, но врачи строго-настрого рекомендовали его жене больше не иметь детей под страхом летального исхода. У нее роды были очень тяжелыми, особенно первые – карлик родился уж больно крупным. По обоюдному согласию было решено остановиться на дочери, к которой он быстро привязался и на которую переключил все свое отцовское внимание. Ему пришлось смириться с тем, что единственным его наследником стал карлик. К сыну относился несколько отстраненно, почти не воспринимал, в глубине души надеялся, что тот не доживет до того возраста, когда его надо будет выводить на улицу, показывать людям и то, что ребенок не такой, как другие, станет слишком заметно. Остальные члены семьи, включая бабушку, дедушку и многочисленных родственников со стороны жены, в ущербном ребенке души не чаяли, карлик был всеобщим любимцем, хотя с возрастом в нем проявлялись и элементы некоторого скудоумия.