Детских воспоминаний у него не было, играя, он их создавал, интуитивно понимая, что это необходимо для его будущего, для целостности ума, той тактики, которую он избрал в качестве основополагающего принципа своей жизни. Пропущенное детство, как пропущенный урок, восстанавливалось очень плохо, вопреки его ожиданиям игры в паровозики, которым он уделял львиную долю проводимого в семейном кругу времени (благо, и внуку эти игры нравились), не стали для него панацеей. Видимо, детство многофакторно, как сама жизнь, и одними играми восполнить то, что должно быть наполнено любовью, чувствами, теплом, родными голосами и многим другим, невозможно. Понять это он не мог, и как слепоглухонемой от рождения бился о стены собственного сознания в поисках лекарства, которое избавило бы его от бесконечного и безнадежного одиночества.
Только первые несколько лет пребывания на вершине власти на Острове рождали в нем чувство удовлетворения, пока не осознал, не убедился, проанализировав тех, кто занимал равное с ним положение, особенно тех, кто был над ним, что он лучше, намного лучше, чем все они вместе взятые, и почувствовал себя чуть ли не изгоем, мучился ночами от бессонницы, все думал, искал выход. В то время в Стране никто никого не выбирал, всех назначали, правда, назначали под видом выборов, и он знал, что его никогда не снимут, он был удобен, нужен, почти что незаменим в своей преданности, по крайней мере, так полагало начальство, оно обычно думает так, как удобно, ему при той ситуации светила только слава, ведь начальство совершенно не волновало, как к нему относится народ, главное, что он не создавал проблем, был надежен, готов на все, на абсолютно все, и ко всему прочему молод, не болел в отличие от многих других руководителей его ранга.
Он даже пошел на экстраординарный шаг, назначив себе братьев и сестер, просто взял и назначил, так и сказал – ты с сегодняшнего дня будешь старшим братом, ты – младшим, а ты – средним, ты же – сестра, но все вы должны забыть всех своих родных, родителей, сестер и братьев, близких и дальних родственников; а вы – ты, ты и ты будете земляками. Он раздал им должности, из них же сделал ученых, специалистов в разных отраслях науки, объявив, что только они способны на научные открытия и большие дела, а остальным нужно довольствоваться почетной долей скромных тружеников.
Этот шаг стал первым на его пути к созданию собственной империи, государства внутри государства, службы внутри службы, впоследствии на основе именно этого шага он выстроил между собой и народом стену почище Великой китайской, хотя так и не смог избавиться от синдрома незащищенного тыла, когда о чем бы человек ни думал, как бы ни был занят, его не покидает мысль, что ему могут выстрелить или всадить нож в спину, тем более, что раны от восемнадцати пуль, как бы он ни старался их забыть, давали о себе знать, правда, не болью, а страхом. Это был особый страх, он не боялся того, что тот случай может повториться, его мучила мысль, что о произошедшем в горах в тот далекий год может кто-нибудь узнать.
Вроде бы эта мысль не имела никакой основы – во-первых, прошло слишком много времени, во-вторых, не осталось, по крайней мере, не должно было остаться, ни одного свидетеля. Да если кто и остался, кто ему поверит, – где он, а где те горы. Вообще-то, можно было бы и горы сравнять с землей, и через какое-то время все забудут, что они здесь были. Забыли же о том, что до его прихода к власти вся территория Острова была покрыта уникальными реликтовыми лесами. Всего-то понадобилась пара годков, чтобы вырубить всю эту глупую, никому не нужную красоту и засадить все к чертовой матери мандрагорой, а где не росла мандрагора – виноградниками.
Глаза его были закрыты, но он все видел отчетливо, видел то, что было, и то, что непосредственно происходило в самых разных точках земного шара, который не только мог представить как глобус, но и мысленно рассматривать во всех подробностях, слышать все звуки, которые издавала планета, различать запахи, что исходили от нее.
Кто был еще на это способен? Иногда, находясь рядом с такими же, как сам, руководителями, про себя смеялся над ними, – что за люди, что за тупицы такие, даже не знают, кто стоит с ними рядом, какое могущество скрывается во мне. Кичатся своими ядерными ракетами, космическими полетами, фундаментальной наукой своей – кому все это нужно, кому нужна ваша квантовая математика, придет время, я заставлю вас засунуть все это в одно место. Считал себя великим полководцем, хотя не выиграл ни одного сражения, наоборот, проиграл все, в которых пришлось участвовать. Если не считать первой войны, с которой дезертировал, то все последующие войны, где занимал хоть какое-то положение, к которым имел хоть малейшее отношение, были проиграны вчистую.
Еще он считал себя мастером ситуаций. Он и был мастером ситуаций. Мог, ничего не делая, создать впечатление, что все уже сделано. Не занимался пустым мечтательством. Когда его выкинули со всех постов – а выкинул человек, которого и человеком-то не считал, может, поэтому тот и смог с ним справиться, ведь он впервые в жизни недооценил противника, и в принципе у него на это были все основания: тот, который его выкинул, был всего-навсего банальным предателем, предателем по сути, но каким-то сто двадцать пятым чувством учуял в нем, в человеке абсолютно непогрешимом и бесконечно порядочном для всех патриоте родины никому не видимую слабость, и сделал то, на что бы никто не решился никогда: выбросил его из обоймы, столкнул с рельсов, отодвинул от трона, в одночасье лишил самого главного, чем он обладал, – власти, выкинул, уверенный в том, что не встретит сопротивления.
Для него так и осталось загадкой, что же тот знал, почему действовал так нагло, ведь был самый настоящий трус, еще и диареей страдал, приступы которой нападали на него, как только начинал испытывать хоть какой-то страх. В комнате отдыха, расположенной позади своего кабинета, по совету жены хранил целый шкаф сменного нижнего белья, а тут не испугался, пошел напролом, может, просто блефовал, да и, может быть, ничего личного против него не имел, всего лишь в соответствии со сложившейся традицией убирал тех, кого считал сильнее себя. Обида до сих пор жгла душу. С ним справилось ничтожество, получившее впоследствии крупнейшую международную премию за самое изощренное предательство. Человек, совершенно случайно оказавшийся на вершине власти, кого из-за шести пальцев на правой руке, каждый из которых тот использовал, чтобы указать неверный путь целому народу, называли шельмой, меченной богом, еще и поражались его глупым речам, смеясь над его умением путать ударения, когда не находилось что сказать. Но следом за ним и вся Страна путала ударения, считая, что так вернее. Значит, чем-то тот брал людей, может быть, тем, что пространно и часами рассказывал о всякой чуши, выдавая это за новое восприятие мира, люди же ничего не понимали, им было неудобно признаться в этом не только другим, но и себе, сам же болтун полагал, что несет доброе, вечное, и все сделанное, в том числе и предательство, записывал себе в заслуги. Его так никто и не смог наказать, кроме жизни, в конце концов ему пришлось уйти со всех постов, заигрался в свои игры так, что не заметил, как спилил сук, на котором сидел. Оставшись без средств к существованию, бывший Самый Большой начальник долго попрошайничал, а затем устроился сторожем в публичный дом. Там платили копейки, и тот так бы и сгинул, если бы не старые друзья из-за границы, с которыми его связывало, как они сами публично и с нескрываемой гордостью признавались, общее чувство вины, – те иногда подбрасывали приработок, вроде рекламной халтуры, правда, редко, но даже приглашали читать лекции перед студентами из стран новых демократий.