– Что капается?
– Глюкоза с инсулином и панангин, – с готовностью ответила сестра.
Мои подозрения перешли в почти уверенность:
– Сколько инсулина?
– Шесть единиц!
– Чем набирали? – задал я коварный вопрос молоденькой сестричке.
– Ну… как чем? Шприцем! – удивилась та.
– Покажите, каким и как! – потребовал я.
– То есть? – бровки подпрыгнули под самый колпак.
– Возьмите шприц, такой же, каким вы набирали инсулин, и покажите, как именно набирали, – медленно и внятно объяснил я задачу.
Сестра вопросительно посмотрела на своего заведующего.
– Давай-давай! – подбодрил тот её.
Девушка поджала губки и засуетилась у процедурного столика. Через минуту повернулась ко мне и протянула шприц:
– Вот. Шесть единиц. Как и тогда.
По палате пронёсся дружный вздох. Я протянул руку и перекрыл краник капельницы. Чудо-лекарство перестало вливаться в несчастную Семёнову.
В шприце, который победно демонстрировала нам сестра, было шесть миллилитров инсулина. Миллилитров, а вовсе не единиц! Для справочки: в одном миллилитре – сорок единиц инсулина. То есть, в капельницу вместо шести добрая сестричка заправила двести сорок единиц!
Пациентка, естественно, благополучно влетела в инсулиновую кому. В коей и пребывала по сей час.
– Кларочка, сделайте ей двадцать кубов глюкозы. Сорокапроцентной, – распорядился я. Впрочем, запоздало, поскольку Клара уже склонилась с полным шприцем над больной.
– Маловато будет… – задумчиво протянул Петрович, когда шприц опустел.
– Угу, – согласился я и кивнул застывшей в ожидании Кларочке, – Повторить.
Повторили. Больная Семёнова, сорока двух лет, распахнула глаза и уставилась на меня:
– Тени…
Я взял её за руку и нащупал пульс. Тот бился ровно и уверенно. Судя по всему, давление нормализовалось.
– Тени… Они пришли… – прошелестела женщина, умоляюще глядя на меня.
– Всё хорошо, голубушка, всё хорошо! – я слегка пожал её пальцы и улыбнулся, – Теперь всё хорошо.
Семёнова покачала головой:
– Нет. Вы не понимаете… Тени…
Я вздохнул. На выходе из комы такое бывает. Мозг ещё не оправился после гипоксии и отёка.
– Сто тридцать на восемьдесят! – сообщила Кларочка.
Ну что же, отлично. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить. Я ещё раз пожал руку Семёновой и поднялся:
– Ну-с, коллеги, нам здесь больше делать нечего. Продолжайте лечить основное заболевание. А мы засим удаляемся.
– Но инфаркт… – пискнул было Гадёныч и умолк.
Я посмотрел на него мудро и печально:
– А инфаркта у больной Семёновой, сорока двух лет, нет и не было. Вы согласны, коллеги?
Коллеги замычали и закивали головами, дружно выражая согласие.
– Консилиум вынес вердикт! – торжественно констатировал я, подхватил «тревожный чемоданчик» и, сопровождаемый своей свитой, покинул палату.
– Прямо фильм ужасов какой-то: «Тени! Они пришли!» – передразнила Кларочка несчастную Семёнову, когда мы подошли к лифту.
– Сон разума рождает чудовищ! – процитировал я и улыбнулся, – Малыш, это ещё не самая странная вещь из тех, которые можно услышать от вернувшихся в наш мир коматозников. Да ты и сама знаешь.
– Знаю, – кивнула Клара, – Но всё равно – странное что-то. Интересно, что ей привиделось?
– Ну, если через часок-другой ты задашь Семёновой этот вопрос, она тебе уже сможет вполне внятно объяснить, что имела в виду. И описать свои бредовые видения. В красках, – пожал я плечами и сделал шаг назад, – Поберегись!
Вовремя! Раздался жуткий стон прибывшего лифта и массивная стальная дверь с грохотом распахнулась, пройдясь в аккурат по тому месту, где я только что стоял.
– На седьмой? – догадливость престарелого лифтёра восхищала.
– На седьмой! – хором подтвердили мы, расположившись в лифте.
И, под аккомпанимент тоскливого воя древнего механизма мы вознеслись. На седьмой.
15 июня, Западная Украина, Львов, 11—20.– Красивый у вас город. Очень красивый! – восторженно сказала Саманта, откинув голову на плечо Петра и внимательно рассматривая раскинувшийся внизу древний Львов.
Пётр кивнул и покрепче обнял девушку. Ленивый порыв ветра взметнул её рыжие волосы и пощекотал ими лицо молодого человека. Пётр чихнул и засмеялся.
– Ты что? – Саманта обернулась и с удивлением посмотрела на него.
– Ничего. Волосы у тебя щекотные, – пояснил Пётр.
Девушка тоже улыбнулась:
– Знаешь, я ведь только недавно их отпустила. А раньше всегда коротко стриглась. Под мальчика. Представляешь?
– С трудом. Правильно сделала, что отпустила. Тебе очень идёт.
Саманта пожала плечами:
– Ну… наверное. Тебе виднее. Хотя с короткой стрижкой тоже было здорово. И забавно, – она вновь отвернулась к городу и замолчала, захваченная великолепным видом.
А посмотреть и в самом деле было на что. Из буйной зелени там и сям выглядывали бесчисленные красные черепичные крыши. Будто диковинные остроконечные грибы пробились сквозь высокую траву после солнечного дождя. Узкие старинные улочки отсюда, сверху, выглядели вовсе уж игрушечными, плотно заставленные такими же кукольными аккуратными домами. Только кресты костёлов и ратуша, гордо вздыбленная в центре города, выглядели вполне серьёзными и взрослыми.
– Сэми, я знаешь, о чём подумал? – задумчиво спросил Пётр. И сам же ответил, – Ведь вот эта картина не менялась уже несколько веков. Ну, если не считать, конечно, некоторых досадных дополнений в виде современных коробок. Но мы на них смотреть не будем, верно?
– Верно, – с готовностью согласилась девушка, – На них и смотреть-то неинтересно.
– Точно. А вот это всё, – Пётр обвёл рукой панораму города, – Это всё стоит тут уже Бог знает, сколько времени. И десять лет назад, и пятьдесят, и сто, и двести – вот тут, на этом самом месте, наверняка так же стояли пары и обнимались, глядя на город у их ног…
– И целовались? – уточнила девушка, лукаво взглянув на него.
– И целовались, конечно! Вот так… – Пётр наклонился и продемонстрировал Саманте, как целовались их предшественники.
Наступила долгая пауза. Вполне объяснимая.
– Уф… голова закружилась! – выдохнула девушка, неохотно оторвавшись, наконец, от губ молодого человека.
– Ага. У меня тоже, – подтвердил он.
– Очень красивое место. Располагает к… – Саманта пошевелила пальцами в воздухе, с трудом подыскивая нужное слово, – К романтике, вот!
– Точно. А твой русский всё лучше и лучше. Прямо на глазах.
– У меня хороший учитель, – улыбнулась девушка и прищурилась, – Как ты сказал, называется эта гора?
– Какая? – удивился Пётр.
– Ну, эта. На которой мы сейчас стоим.
– А, ты вот о чём… Высокий Замок.
– Высокий Замок… – задумчиво повторила Саманта, – Красиво. А почему так назвали?
Ответить Пётр не успел. Земля под ногами вдруг подпрыгнула высоко вверх и тут же, без остановки, ухнула обратно. Обнявшаяся пара, подброшенная взбесившейся мостовой, зависла на секунду в воздухе и обрушилась следом.
Саманте повезло: она упала на Петра, оказавшегося внизу. Но всё равно, девушка пребольно ударилась локтем о некстати подвернувшийся булыжник.
– Peter! Are you o’kay? How are you? What happened? – от боли, страха и неожиданности девушка перешла на родной язык.
– Говори по-русски, Сэми! – прокряхтел снизу Пётр, – Я в порядке. Почти. Бок только сильно ушиб.
– Что это было?! – Саманта осторожно поднялась на ноги, прислушиваясь к собственным ощущениям. Локоть противно ныл, но всё остальное, кажется, не пострадало.
– Понятия не имею… – растерянно пробормотал юноша, тоже поднимаясь. Ему это явно давалось с трудом.
Наконец, держась за бок и пошатываясь, Пётр утвердился на ногах. Огляделся и присвистнул: молодые люди теперь стояли на дне огромной ямы метра в три глубиной. Вернее даже, не ямы, а – длиннющей расщелины с крутыми, почти отвесными стенами, загадочным образом образовавшейся вдруг здесь, на вершине горы.
– Питер, смотри! – Саманта больно вцепилась ногтями в его руку, указывая куда-то вверх.
Проследив взглядом за её рукой, юноша похолодел. И было, из-за чего!