– А как ты думаешь, что они предпримут? Попытаются просто не дать мне добраться до жезла, или сами захотят завладеть им? – Я машинально огляделся, не слышит ли кто-нибудь хлюпанье, издаваемое полтергейстом.
Хруль задумчиво протянул:
– Ну-у… не знаю. Видишь ли, неизвестно, дастся ли жезл им в руки… Поэтому, честно говоря, им проще было бы помешать дойти тебе. Любыми способами. Хотя, возможно, они попробуют завладеть жезлом сами. Или уничтожить его, чтобы обезопасить себя от подобных проблем в будущем.
– Его можно уничтожить? – удивился я.
– А почему нет? – недоумённо приподнял ухо мой собеседник, – Обычный деревянный посох, если вдуматься. Хрясь об колено и всё… делов-то!
– И что произойдёт тогда?
– Да ничего особенного. Конец света уж точно не наступит. Подозреваю, что сломавшего жезл даже молния не поразит и земля под ним не разверзнется. Просто артефакт будет навсегда утрачен для людей… со всеми вытекающими последствиями…
– Погоди, погоди! – меня осенило очередное нехорошее подозрение, – Выходит, что даже если я получу жезл, эти… Охотники с их Хозяевами от меня не отстанут? Чтобы его уничтожить?
Хруль энергично замотал головой:
– Как только ты коснёшься жезла, Хозяева исчезнут. Навсегда. А души Охотников вернутся в Ульи. И преследовать тебя будет некому.
Что и говорить, это успокаивало. Но оставалось неясным ещё одно:
– Грек говорил, что, завладев жезлом, я получу дар целительства. А как всё это будет происходить? Я имею в виду исцеление. Мне что, нужно будет умирающего жезлом тыкать? Или руки на бледное чело накладывать? Слова какие-то особенные говорить?
Хруль тяжело вздохнул:
– Киношек насмотрелся? Никаких ритуалов не будет. Просто коснись рукой болезного и вели ему исцелиться. Мысленно, но если тебе так уж нужны театральные эффекты, можешь торжественно произнести что-нибудь вроде: «Встань и иди!» – полтергейст хмыкнул.
– И исцелится?
– И исцелится. Мгновенно, полностью и навсегда. – Хруль пристально посмотрел на меня.
Я чувствовал какой-то подвох, но не мог понять, в чём именно он заключается. Очень похоже, что мой новый приятель чего-то не договаривает.
– Есть ещё что-нибудь, что я должен знать? – осторожно поинтересовался я.
Хруль опять вздохнул:
– Ну, ладно. Видишь ли, покойный Антониди сказал тебе не всё. Не со зла, наверное, он и сам этого не знал.
– Чего «этого»?
– Ты действительно получишь дар исцеления. Но… применить его сможешь только один раз. Не ошибись с выбором, Павел!
Ну вот, так и знал! Либо руки мыть с мылом, либо чай с сахаром… всё в лучших традициях сказок народов мира: если уж получаешь чудесный дар, то непременно с условием. Иначе никак…
– У тебя останется дар целительства, – поспешно продолжил Хруль, заметив моё разочарование, – То есть, станешь ты, что называется, «врачом от Бога». Сможешь постичь суть любой болезни, увидеть её причину, найти единственно правильное средство для борьбы с ней… никогда не допустишь врачебной ошибки. Но действительно ИСЦЕЛИТЬ безнадёжного больного сможешь лишь один раз.
– И на том спасибо! – я немного успокоился.
– Не за что, – буркнул Хруль, ещё раз заглянул в бокал и засобирался, – Ну, мне пора. Дела, знаешь ли. Кстати, если тебе понадобится мой совет или помощь, просто подумай об этом. Я услышу.
– Ладно. За предложение спасибо.
– И ещё одно. Чуть не забыл. Где-то рядом с тобой – Охотник.
Я напрягся. Началось? Уже?
– Где? Кто?
Хруль пожал плечами:
– Не могу точно сказать. Может, здесь, в кафе. Или где-то в соседних домах. Или курит на улице… И, кстати, не факт, что этот Охотник идёт именно по твоему следу. Я просто чувствую, что он где-то рядом.
Да, ценная информация, нечего сказать! Тем не менее, я начал озираться в поисках вероятного противника. Хруль противно захихикал:
– Ты что же, думаешь, у него на лбу крупно написано «Убью Палыча»? Пока он на тебя не нападёт, не поймёшь. Так что расслабься и допивай свой кофе!
– Мой кофе уже кое-кто допил! – возмутился я.
– Да? – наглец повертел пустой бокал в толстеньких пальцах, – Ну, закажи ещё. Он вкусный.
И исчез.
Тут же раздался треск разбитого фарфора. Чашка, оброненная официантом, завершила свой последний путь. Мир вокруг ожил.
– Пал Палыч, когда это вы успели свой кофе выпить? – изумилась выпавшая из темпоральной заморозки Кларочка.
19 июля, Нероград, улица Туркестанская, 12—30.Мы уже вошли в подъезд, когда Кларочка вдруг вспомнила:
– Ой, я же подружке должна была позвонить! Пал Палыч, вы подождите минуточку, я быстро! – и, достав из сумочки мобильник, выскочила на улицу.
Я присел на перила и задумался. Судя по всему, девушка всерьёз увлеклась авантюрой, в которую я её втянул. По крайней мере, на протяжении всего моего рассказа она ни разу не проявила никаких сомнений в том, что вся эта полусказочная история – правда. Никакого скепсиса, лишь сосредоточенное внимание, да изредка – уточняющие вопросы. Уж легкомысленной и ветреной особой её никак не назовёшь – видно было, что ещё в ходе нашего разговора она обстоятельно готовилась к предстоящей операции, просчитывая возможные её сценарии. Или мне показалось, и я выдаю желаемое за действительное?
– А вот и я! – впорхнувшая в подъезд Кларочка ухватила меня под руку, – Ну что, вперёд, навстречу приключениям?
– Вперёд, дитя моё, и да пребудет с нами Сила! – процитировал я какой-то фильм и мы двинулись вверх.
Антониди жил на пятом этаже. Лифта, естественно, в хрущёвке не было, поэтому, подойдя к заветной двери, мы оба дышали, будто актёры, занятые в озвучке порнографических фильмов. Я вставил ключ в скважину и, затаив дыхание, повернул. Замок старенькой двери открылся на удивление легко и почти беззвучно. Клара легонько толкнула дверь и опасливо попятилась за меня. Дверь открылась. Я шагнул внутрь, увлекая за собой мою оробевшую сообщницу.
Интерьер жилища Димаса поражал убожеством. Собственно, интерьера-то не было никакого: в крохотной однокомнатной квартире из мебели присутствовали только самодельный, грубо сколоченный из толстых досок стол на микроскопической кухне; самодельный же табурет (явно угадывалась рука того же мастера) и огромный нелепый шкаф в жилой комнатке. Спал грек, видимо, на матрасе, валяющемся на полу у окна. Такая роскошь, как бытовая техника и занавески, отсутствовала напрочь.
– Господи! – прошептала за спиной Кларочка и сжала мою руку, – Нищета-то какая!
Я угрюмо кивнул. Как же ты жил тут, Димас Антониди? И что же, всё-таки, побудило тебя променять свой благословенный Крит сначала на сталинские лагеря, а потом на эту конуру? Теперь уж не узнать. Одно ясно: долго искать печать нам не придётся. Вот он, шкаф-то!
Я осторожно освободился от Клариных пальчиков и шагнул вперёд. Помнится, грек говорил, что шкатулка с печатью лежит в нижнем ящике. В гигантском шкафу их было несколько. И все нижние. Присев, я начал выдвигать один за другим. Шкаф скрипел и угрожающе раскачивался, извергая облака пыли. Кроме пыли и нескольких дохлых тараканов, внутри не было ничего.
Разумеется, шкатулка обнаружилась в последнем из исследуемых ящиков. Обычная старая коробка из-под кубинских сигар. Когда-то, в полузабытые советские времена, такие коробки можно было найти в любом продуктовом магазине: товарищ Кастро исправно снабжал строящий коммунизм советский народ стратегической продукцией острова Свободы.
Я осторожно поднял коробку: лёгкая. Одно из двух, либо там ничего нет, либо каменная печать не такая большая, как я себе представлял.
Мне в ухо взволнованно задышала Кларочка, отошедшая, наконец, от первоначального шока. Я скосил глаза и увидел живое воплощение классической фразы из старинных любовных романов: «Грудь её волнующе вздымалась…» Пожалуй, даже слишком волнующе.
– Это оно? – выдохнула Кларочка из вздымающейся груди.