Тем же вечером Юна с Каем проводили Чо и Саю до такси, где эта парочка тут же принялась обниматься.
– Ну, все я побежал, – протянул ей руку Кай.
– Пока, – пожала ее Юна. – Смотри не опоздай.
– Эй! – остановился Кай. – Ты как догадалась?
Засмеявшись, Юна махнула рукой, поторапливая его, и пошла в свою сторону. По пути она зашла в храм, чтобы купить для Кая талисман удачи в любовных делах, решив пройтись пешком, все равно Хена дома не было, спешить было незачем и было о чем подумать. То, что отдел будет заниматься только делом сутенера, ее откровенно бесило. Черт, как же это неприятно, когда в команде появляется чужак, и ведь это инородное тело не желало приживаться. А между тем Ретушер не собирался униматься, даже, несмотря на то, что полиция буквально наступала ему на пятки.
Неделю назад на пустыре, что тянулся за больничным комплексом «Милосердных сестер» снова нашли женское тело. Лицо погибшей было искромсано в месиво, но личность убитой все же удалось установить. Эта тридцатилетняя домохозяйка жила совершенно в другом конце Сеула. Перед тем как убить, ее изнасиловали, изрезали лицо, а потому уже перерезали горло. С самого начала с этим делом было не все ясно. Прежде СМИ поднимали вой вокруг какой-нибудь уличной потасовки или украденного у старушки кошелька с несколькими вонами, склоняя на все лады неспособность полиции навести порядок и противостоять преступности, а в этот раз жестокое убийство вдруг обошли молчанием, если не считать одной короткой заметки о найденном на пустыре теле неизвестной… и все. Никаких подробностей и смакования деталей. Потом, когда Юна забила в базу данных полиции классификационное описание ран и травм, приведших к смерти, она поняла причину столь странного молчания. Газетчики, в кои-то веки, пошли навстречу полиции, решив поспособствовать поимке маньяка. Потому что, пресса может здорово помочь лишь одним – молчанием. Следственные отделы четырех округов Сеула расследовали четыре последних убийства, не считая висяков и тех схожих преступлений, что приписывали Ретушеру. В общей сложности выходило, что маньяк совершил двадцать убийств. То что они были идентичны не вызывало сомнения, почерк убийцы просматривался четко. Из-за того, что он резал всем своим жертвам лица, Юна прозвала его Ретушером. Перед этим она изучила кучу материалов, к которым только имела доступ: анализы с мест преступлений, фотографии жертв, заключения экспертов и патологоанатомов. Она тщательно сортировала информацию, забивая ее в компьютер, обращая особое внимание на детали, из чего складывалась общая картина преступления. Так маньяк каждый раз пользовался презервативами. Свою жертву он оглушал, нанося удар по голове. Орудовал очень острым ножом. Руки пленниц стягивал скотчем. Пользовался латексными перчатками, не оставляя следов. Но вот жертвы… Их выбор ставил Юну в тупик. Никаких общих черт или признаков, по которым на них пал выбор Ретушера она не видела. Их ничто не объединяло и от того казалось, что выбор больного истеричного воображения преступника был случаен. Это как-то не вязалось с продуманностью самих его преступлений. С подачи Юны, через Ока, полиция города занялась фотографами, как известными профессионалами, так и любителями. На заметку были взяты все ателье и студии, занимающиеся фотографиями, фотосессиями, делающими портфолио. Но это не дало никаких результатов, и следствие зашло в тупик. Юна с капитаном Оком исходили из того, что Ретушер будто «подправлял» лица женщин и взяли за основу то, что катализатором убийств было их несовершенство. Юна брела домой в который раз, пытаясь понять, что же, в конце концов, общего было во всех этих жертвах. Ведь должен существовать какой-то физический недостаток, на котором Ретушер зацикливался? Может, стоило подумать о том, почему время в промежутках между убийствами было неодинаковым? Ретушер мог долго не убивать, а потом шло несколько убийств чуть ли не подряд. Вот и выходило, что кроме почерка преступлений отвратительно жестоких и садистских, следствие не имело ничего. Подходя к дому, Юна пораженно остановилась. В ее окнах горел свет. Теряясь в догадках, она поднялась к себе. Когда вставила ключ в дверь, она резко распахнулась.
– Ой! – обрадовалась Юна. – Когда ты вернулся?
– Я тебя еще два дня назад предупредил о своем приезде, – недовольно сказал Хен, уходя вглубь квартиры. – Ты как всегда тут же все позабыла из-за своей работы.
– Извини, я правда… – виновато пробормотала она, идя следом за ним.
– И долго так будет продолжаться? – резко остановился он.
Юна понурилась.
– Я думал, ты встретишь меня, а в доме ни тебя, ни даже хлеба… – выговаривал ей Хен.
Юна готова была сквозь землю провалиться от стыда.
– Послушай, – спокойно произнес он, что было не очень хорошо. Лучше бы уж кричал и топал на нее ногами. – Так дальше продолжаться не может. Тебе придется выбирать между мной и работой, и чем скорее ты это сделаешь, тем будет лучше и для тебя и для меня.
Сдернув с вешалки куртку и, обойдя Юну, он пошел к двери.
– Ты куда? – спросила она ему вслед.
– Пойду, поем чего-нибудь, – бросил он через плечо и ушел, хлопнув дверью.
Юна прошла в комнату и упала на диван. Ни думать, ни шевелиться не хотелось, но пришлось. В прихожей в сумке заиграл сигнал ее телефона.
– Да, – отозвалась она.
– Это я, – услышала она потухший голос Кая.
– Опять?
– Угу, – вздохнул Кай. – Что со мной не так, а? Скажи, что вам бабам надо?
– А вам?
У Кая опять сорвалось свидание вслепую. При первой встрече Кай обычно робел и так не отличающийся красноречием, из него в этот момент слова нельзя было вытащить. Скованным, он не то что развлечь, но даже поддержать разговор не был способен и выглядел откровенным тормозом. Но даже когда у него вдруг получалось расположить к себе женщину, это не гарантировало успеха их дальнейших отношений. Юна понимала, что проблема была не в том, что сорокалетний, кряжистый, брутальный Кай не нравился женщинам, а в том, что он их не удерживал. Сближение с женщиной успокаивало его и он, считая, что цель достигнута, снова погружался в работу, хотя Юна не уставала повторять ему, что именно первое время после сближения, самое важное для пары время и, женщина как никогда нуждается в доказательстве того, что она необходима избраннику. Но Кай был беспечен, считая, что раз сказаны все нужные слова и все обговорено, то зачем и дальше что-то доказывать. Видимо, человеку свойственно наступать на одни и те же грабли и Кай был ярким тому примером.
Глава 2
На следующее утро До Ку был у комиссара.
– Я не нашел документов отдела. Капитан Ок передал их кому-то?
– Они изъяты и вам ни к чему.
– Изъяты? На каком основании?
– А мне нужны основания? – надменно удивился комиссар.
– Во всяком случае, я не имел права умалчивать о подобном факте.
– Я ценю это. Я изъял их сознательно, хочу, чтобы ты начал работу в тринадцатом с нуля. Расследуй дело, что тебе дали и не заморачивайся прошлыми делами отдела. Реформируй его работу, я поддержу тебя.
– Да, господин комиссар.
– Ну, так действуй.
Сам отдел, пока шеф находился у начальства, дружно пыхтел над рапортами по проделанной работе. Особо никто не напрягался, больше переговариваясь и строя планы на день. Капитан Ок не придирался к их писанине и написание рапортов для тринадцатого было условно, а потому как гром среди ясного неба стало недовольство, вернувшегося ДоКу. Собрав у них отчеты, он ушел с ними за стеклянную перегородку – «вивариум» как неприязненно окрестил бывший кабинет Ока Кай, – чтобы вскоре вернувшись, устроить им разнос, требуя от них какую-то утвержденную форму. Что подтвердило подозрение Юны о том, что по рапортам он решил контролировать не столько их работу, сколько их самих. Досталось каждому. У Чо Хве и Кая рапорт был длинным с ненужными подробностями. У Юны наоборот слишком коротким и будто ни о чем. Только у аккуратной Саи рапорт отвечал строгим требованиям ДоКу.