С мыслию о том, что в наше время церковные люди испытывают чувство неудовлетворенности, когда над почившим архиереем совершается чин иерейского погребения, я не могу вполне согласиться.
Великий почитатель митр [ополита] Филарета А. Н. Муравьев, оставивший трогательную запись «Впечатления погребения м [итрополита] Филарета», ни одного намека не делает на то, что он или кто другой из присутствовавших на отпевании испытывали какое-либо чувство неудовлетворенности ввиду совершения отпевания выдающегося иерарха иерейским чином. Наоборот, именно по поводу отпевания м [итрополита] Филарета Андрей Ник [олаевич] с умилением отмечает ту трогательную и характерную особенность, что иерейское погребение «как бы соединение двух знаменательных служб Страстной Седмицы, утрени В [еликого] Пятка и В [еликой] Субботы», и затем помещает перевод некоторых умилительных икосов иерейского погребения[16].
Мне самому Господь судил принимать участие в погребении Свят [ейшего] Патриарха Тихона, и я ни от кого не слышал и сам не чувствовал какого-либо огорчения за почившего первосвятителя. Мы, окружавшие дорогой гроб, умилялись дивными глубоко содержательными песнопениями и молитвословиями совершавшегося чина, совсем забыв о том, что он носит название «погребения священников».
На Соборе 17 года в Богослужебном отделе было высказано пожелание о составлении чина диаконского погребения[17].
Не знаю, поднимался ли там вопрос об архиерейском погребении (я тогда еще не был на Соборе). Но во всяком случае в доклад «Об упорядочении богослужения» внесено только пожелание о составлении одного чина диаконского погребения.
В Архиерейском Торжественнике преосв [ященного] Ювеналия был помещен «чин архиерейского отпевания». Сколько могу судить на основании моих бесед по литургическим вопросам, и в частности о Торжественнике пр [еосвященного] Ювеналия, с преосвященными Питиримом (Крыловым)[18] и Иоанном (Широковым), хорошо знакомыми с Торжественником, – преосв [ященный] Ювеналий вообще не составлял новых чинопоследований. Он только разыскивал древние, собирал их из старых архиерейских чиновников, монастырских обиходников, древнепечатных книг, узнавал и записывал современную практику уставных обителей и храмов. И в отношении чина архиерейского погребения он, несомненно, внес в свой Торжественник только то, что было напечатано в филаретовском Потребнике, а потом перепечатано в «Номоканоне с Чиновником», изданном в 1877 г. в Молдовалахии и позднее протоиереем Мальцевым[19].
Теперь перехожу к тексту нового чина погребения. Если действительно теперь потребен новый чин архиерейского погребения, то он, конечно, должен быть составлен с еще большим приближением к утреням В [еликого] Пятка и В [еликой] Субботы. В частности, в качестве припевов к стихам 17 [-й] кафизмы могут быть присоединены похвалы, подобные великосубботним и успенским. Такие похвалы могут быть у гроба святителя, но, конечно, не в смысле восхваления усопшего, а в качестве прославления Господа, призвавшего усопшего к великому служению, сподоблявшего его совершать великие таинства, в нихже
Ангели проникнути желают. Такие похвалы вполне уместны, тем более что все чины погребения (как и др. заупокойные последования) по своему строю и содержанию – не только моление о прощении грехов усопшего, но в значительно большей степени – это чествование, в данном случае прощальное чествование от лица Церкви и всех братий собрата, отходящего от нас в дальний путь.
При прощании и торжественных проводах любимого родственника, уважаемого сослуживца или начальника как неуместны льстивые речи, так несоответственным было бы упоминание о его недостатках. Так и при прощании с собратом о Христе, отходящем в путь всея земли, не приличествует вспоминать подробно о его личных грехах. De mortuis aut bene aut nihil[20] – это правило соблюдается и Церковью. В чинах прощального чествования скончавшихся православных христиан – многократные моления о прощении грехов усопшего, ибо это, по мысли Церкви, самое лучшее прощальное приветствие и напутствие православному христианину. Но все такие моления исключительно общего характера: «О еже проститися ему всякому прегрешению вольному и невольному». Даже в случае отпевания явно великого грешника, отступника от веры, лишь в самый последний предсмертный момент обратившегося к Церкви, может быть и не успевшего принести полного покаяния на исповеди, – в чинопоследовании погребения ни одним словом не будут воспомянуты его, хотя бы всем известные, грехи, а будет возноситься то же самое общее моление: «О еже проститися ему всякому согрешению». Даже в чине погребения монахов, вся жизнь которых есть непрестанный подвиг покаяния, нет ни одного упоминания о каких-либо определенных личных грехах почившего.
Публичное покаяние живых давно признано Церковью не соответствующим условиям современной жизни и заменено тайною исповедию пред одним духовником. Тем более, мне кажется, несоответственно внесение только в один чин архиерейского погребения элементов публичного покаяния. Мне кажется даже, что нет и смысла такого покаяния. За гробом нет покаяния. Но это «нет покаяния» начинается не с момента погребения тела в могиле, а с момента исхода души от тела. Поэтому покаяние от лица усопшего спустя несколько дней по кончине уже не нужно, бесполезно. Оно может, пожалуй, напомнить о том суде, кажется над папой Формозом[21], который был совершен над ним долго спустя после его кончины. Погребаемому же архипастырю теперь нужны только молитвы Церкви, «о еже проститися ему всякому прегрешению».
То несомненно, что и архипастыри, как все живущие на земле, грешные люди. Но я уверен, что к подавляющему большинству архипастырей Православной Церкви не могут быть в полной мере приложимы многие из тех покаянных возглашений, которыми по новому чину предполагается совершать всенародную исповедь от лица усопшего архипастыря (примечание в конце). Перечисление же тех грехов, в которых почивший заведомо не был повинен, не будет ли подобно формальному, неразумному отношению к исповеди неопытных духовников, которые предлагают исповедующимся каяться по общему, для всех одинаковому, заранее составленному перечислению грехов, некоторые из которых не соответствуют ни полу, ни возрасту, ни общественному положению кающегося.
Похвальные стихи третьей статии нового чина во многих случаях являются полным отрицанием того, в чем усопший только что каялся в первых двух статиях[22], производят какое-то двойственное впечатление. Там отпеваемый – великий грешник, здесь он идеал христианской жизни. Такая двойственность создает впечатление, что усопший в первых статиях признается в своих грехах не по искреннему смирению, а по «смиренничанью» (как говаривал, кажется, и великий Иларион), когда такой смиренник часто повторяет: «Я великий грешник» – единственно только ради того, чтобы услышать в ответ: «Что ты, что ты! Ты совсем святой».
В предисловии к чину архиерейского погребения сказано, что каждый архиерей волен сделать завещательное распоряжение, каким чином он желал бы быть отпетым. Я люблю все наши церковные чинопоследования. Я умиляюсь и восторгаюсь и мирским, и иерейским, и монашеским чинами погребения. Все хороши в своем роде. И, может быть, есть глубокий смысл в том, чтобы при гробе архиерея, который был и мирянином, и монахом, и священником, совершать все три последования, как это, кажется, бывало инде в Древней Руси.