Вот это был бы кайф – пройти мимо нее под руку с Вадюшей и знать, что сестру натурально крючит, печень у нее в пыль от разлившейся желчи рассыпается. А если она в гроб ляжет, ни малейшего удовольствия я не получу: ведь покойница ничего не узнает, не обзавидуется, не порыдает. И Вадим ее жалеть будет, про умерших же всегда хорошо говорят, со временем Нинка для него в святую превратится. Ну уж нет, пусть жила бы долго, лет до ста. Но одинокая. И глядела на меня. Я в шубе – она в лохмотьях… У меня Вадик – у нее никого…
– Что же остановило тебя от осуществления этого плана? – мрачно поинтересовалась я.
Надя схватила меня за руку.
– Когда я могла успеть? В день приезда я этого делать не хотела, думала с утра ей в чай накапать, а Нинке к ночи уже плохо стало. Поверь, я тут ни при чем! И, пожалуйста, не говори ничего Вадику! Нинка вот‑вот умрет, и мы спокойно поженимся.
– И тебе не жалко сестру? – воскликнула я.
Надя пожала плечами:
– Получилось, конечно, не так, как мне хотелось, но главное – Вадим теперь мой.
– У Нины есть шанс поправиться, – перебила я ее.
– Нет! – зашептала злоумышленница. – Я слышала разговор Вадюши с врачом. Тот сказал: «Ваша жена овощ, отравление убило мозг, она будет жить на аппаратуре. Больница потребует очень больших средств, вам придется на содержание полутрупа работать». Вадику надо какие‑то бумаги подписать, и – кислород отключат. Зачем бедняжку мучить? Разве она живет? Ничего не понимает, не чувствует. На том свете Нинке будет лучше.
Похоже, Надежда со мной откровенна. Пузырек, из которого я набрала пипетку, действительно был наполнен доверху. Надя хотела не просто разрушить семью сестры, а еще и насладиться моральными мучениями Нины, потерявшей мужа. Но если дурман не применяли, чем отравилась Сперанская?
– Слушай… – вкрадчиво зашептала Надюша. – Нинка за копейку зубами держалась, вечно скандалила, злилась. Я другая – спокойная, тихая, не жадная. Попрошу Вадика тебе зарплату прибавить, мы с тобой подружимся. Хочешь, опять заварю миндально‑шоколадный чай?
Я кивнула.
Гостья из Макаровки, резко повеселев, встала на ноги.
– Договорились? Не расскажешь Вадику про дурман? А я смолчу про то, как ты в моей сумке шарила. Я на тебя не в обиде, знаю, кто всю кашу заварил – Галя и Сеня. Обожают они людей грязью мазать. Сволочи! Не хочешь себе зла, не делай людям добра. Небось хитрованы у тебя поселились?
Я снова кивнула.
– Гони их вон! – повысила голос Надя. – Не повторяй моих ошибок! Пожалела я когда‑то Сеньку – и получила результат. Дармоедничал вместе со своей мамашей на моей шее не один месяц. И ни разу «спасибо» мне не сказали! Фу, аж голова при воспоминании о бывшем муже и свекрови‑лапочке закружилась…
Надя плюхнулась на табуретку, схватила с подоконника газету и стала ею обмахиваться.
– А как выглядела студентка, которая собирала вчера подписи? – перевела я разговор на другую тему.
– Не помню, – равнодушно ответила Надежда. – Молодая.
– А ты встречала пожилых людей, обучающихся в институте? – съязвила я. – Попробуй описать девицу.
Надя пожала плечами.
– Волосы вроде короткие… Или она их в хвост собрала?
– Блондинка? – уточнила я.
Собеседница начала грызть ногти.
– Фиг ее знает. Вроде челка была. А может, нет.
Я решила не сдаваться.
– Цвет глаз?
– Серый… зеленый… карий… – задумчиво перечисляла Надя. – Вроде не такие темные, как твои.