– Ну, золотые унитазы – это уж слишком. Потом француз наверняка будет раздражать своим дурным произношением, – рассмеялся Кондраки.
– Ничего, посидит пару недель в темной комнате в наушниках, послушает настоящую американскую речь и научится. Тем более что ему надо будет произносить только одну фразу. Остальное мы за него скажем сами, – трубка изрыгнула на адмирала звуки самодовольного хохота. Насмеявшись, Майкл спросил:
– Как там на Руаме, не жарко?
По вопросу о погоде Кондраки понял, что собеседник намерен сворачивать разговор.
– Ничего. Тридцать два не более.
– Ну, не перегревайся, помни, что у меня на тебя большие виды. Как только сяду в президентское кресло, первым своим указом вышвырну к чёрту из Пентагона этого любимца нынешнего президента Артура Маккензи и назначу министром обороны тебя. Я буду диктатором, а ты моим официальным преемником. Не кашляй. Пока.
3. Сенин нащупал канал
В Москве было четыре часа утра. Александру Ивановичу снилась родная деревня Бережки, деревянные избы, серые гуси на зеленом откосе, «журавль» напротив дома Сидоровых, скользкая после дождя дорожка и он, девятилетний мальчик, опаздывающий в библиотеку. Анна Петровна согласилась выдать книгу «Счастливый день суворовца Криничного», но не более чем на три дня.
Книжку уже прочитал Федька Сидоров, но он на два года старше и учится в пятом классе. Федя у библиотекарши самый уважаемый читатель. Анна Петровна выдает ему даже очень взрослые книги, к Саше она тоже относится хорошо, но считает его еще маленьким. Сколько раз третьеклассник Строев просил у нее «Криничного» и получал отказ.
«Вот перейдешь, хотя бы в четвертый класс, тогда поговорим, а пока рановато», – строго говорила Анна Петровна.
И вот она согласилась, и на тебе, он может не успеть до закрытия библиотеки! От гусиного стада, щиплющего зеленую травку на косогоре, отделяется злой гусак, он открывает желтый клюв, вытягивает шею к самой земле, пытается ущипнуть третьеклассника за ногу. Страшная большая птица хлопает крыльями, и из горла у нее вместо шипения вырывается мелодия песни «На дальней станции сойду…».
Когда гусак пропел про дальнюю станцию второй раз и на постели беспокойно заворочалась Антонина Сергеевна, Строев открыл глаза и понял, что нет никакой скользкой тропинки и никакого гусиного стада. Сквозь щель в плотной коричневой шторе пробивается свет московских уличных фонарей, он лежит рядом со своей законной супругой на широкой двуспальной кровати, а известную мелодию издает совсем не вожак гусиной стаи, а его генерала Строева мобильный телефон.
Схватив с тумбочки засиявший синим светом аппарат, Александр Иванович нажал зеленую кнопку и на цыпочках, чтобы не разбудить жену, вышел на кухню.
– Ты что с ума сошел?! – раздраженно ответил он на влетевшее ему в ухо приветствие капитана Сенина. – Это же Москва, а не Хабаровск. Посмотри, сколько времени!
– Не могу ждать, товарищ, генерал, – захлебнулась от нетерпения трубка. – Нащупали, нащупали личный канал «Коменданта»! Все чистенько проходит, как будто рядом с ним сидишь! Не совсем то, что вы хотели, но мне показалось очень интересным.
С капитаном Сениным Александр Иванович познакомился месяц назад во время командировки на Дальний Восток. Этот маленький, рыжеволосый офицер чрезвычайно энергично выкатился навстречу Строеву и сопровождающим его представителям командования округа и, бросив руку к козырьку, бойко доложил, что на вверенной ему, капитану Сенину, станции перехвата космических каналов связи происшествий не случилось.
– А жаль, – шутливо заметил на это генерал Строев, – лучше, если бы к нашему прибытию станция добыла что-нибудь интересненькое, и вы бы, капитан, нам об этом доложили.
– Будет сделано, товарищ, генерал, непременно добудем и доложим, – пообещал офицер.
Показывая свой запрятанный в тайге подземный объект, Сенин, возбужденно рассказывал о его возможностях. Маленькая фигурка капитана мелькала впереди, он быстро передвигался от одного специального помещения к другому, представлял военнослужащих, сидящих в наушниках у компьютеров, энергично жестикулировал.
– Техника у вас, капитан, великолепная, – подвел итог увиденному Строев. – С ней можно решать большие задачи. Меня конкретно интересуют телефонные контакты командующего американской Восточноазиатской военной группировкой адмирала Кондраки, назовем его «Комендантом», с руководством Пентагона. Сможете?
– Постараемся, товарищ генерал.
– Если нащупаете, то немедленно мне доложите, – при этих словах Александр Иванович передал капитану Сенину свою визитную карточку с проставленными на ней телефонными номерами.
Теперь из утреннего звонка следовало, что Сенину удалось выйти на линию, связывающую Кондраки с Вашингтоном.
Генерал Строев окончательно проснулся и простил подчиненному его излишнее рвение. Разница во времени между Спасском, из которого звонил Сенин, и Москвой составляет семь часов. Можно было подождать и сообщить в начале рабочего дня, но не таков Сенин. Темперамент не позволял ему носить важную новость в себе.
– Хорошо, капитан. Отправьте мне полученные материалы, – сказал Александр Иванович, включил чайник и стал собираться на работу.
4. Белый американец
Бывший сержант американской армии, а ныне начинающий бизнесмен Дэн Ливингстон, сидел за стойкой бара в маленьком филиппинском аэропорту Катиклан и в ожидании вылета посасывал виски с кока-колой.
Слепящая ломаная линия разрезала низко нависшие над землей тяжелые темно-фиолетовые тучи. От громовых раскатов содрогнулось хрупкое строение. Дэн мысленно поблагодарил хозяина отеля, который сегодня рано утром разбудил его и, показав на сгущающиеся в небе облака, посоветовал как можно раньше переправиться на моторной лодке на соседний остров, где находился аэродром.
Ливингстон почти две недели провел на Боракае. Эту жемчужину Филиппин – крохотный островок, с небольшими уютными отелями вдоль великолепных белых пляжей, с поющим под ногами песком, отделял от аэродрома всего лишь узкий пролив, но попробуй переправиться через него в шторм!
Покинув Боракай утром, Дэн Ливингстон намеревался вечером быть в Хошимине и в мастерской мадам Бинь заказать вышитые шелком пейзажи и натюрморты. Картины эти неплохо шли в Сан-Франциско, где Ливингстон открыл небольшую лавочку художественных изделий. Вышивки, стоившие в Хошимине долларов по тридцать, поместив в хорошие рамки, можно было в Сан-Франциско продать по пятьсот. Прямого рейса из Катиклана на Хошимин не было. Дэну предстояло сделать пересадку в филиппинском аэропорту Кларк.
Тучи опустились еще ниже, стало быстро темнеть, и в здании включили освещение. По тонкой крыше забарабанили редкие крупные капли дождя. Где-то внутри густого, клубящегося мрака, накрывшего аэропорт, рвануло так, что вздрогнул бетонный пол. Хрупкие стены вокзала пошатнулись, и, казалось, только чудо удержало их от падения. Ливень хлынул как из ведра. Водяные потоки, то сужаясь, то широко разливаясь, побежали по стеклам. Густая пелена дождя скрыла летное поле и сиротливо стоящие на нем маленькие, словно игрушечные самолеты.
«Как бы из-за грозы не опоздать на стыковку», – забеспокоился американец, и, будто в ответ на эти мысли, репродуктор объявил, что в связи с метеорологическими условиями аэропорт Катиклан закрыт для приема и вылета самолетов.
От имени администрации диктор принес извинения и заверил, что полеты немедленно возобновятся, как только улучшится погода. Люди, набившиеся в зале, вооружились мобильниками и принялись звонить родственникам и знакомым. Дэну сообщать о своей задержке было некому. Его родители давно умерли. Жена ушла к другому, когда сержант Ливингстон воевал в Ираке. В Америке его звонков никто не ждал, а знакомых на Филиппинах он завести не успел. Чертыхнувшись, Дэн заказал себе вторую порцию спиртного.