Особый интерес вызвал у меня раздел: «Читаем, слушаем, смотрим». Из книг журнал рекламировал историческую хронику «Кровавые войны восемнадцатого столетия» и «Неизлечимые болезни младенцев». Читательницам рекомендовали купить фильм «Печальный конец любви» неизвестного мне российского режиссера и кассету с концертом группы «Рок в каске». Немного странный набор для рядовой семейной женщины, хотя, с другой стороны, почему бы и нет?
Последние страницы издания изобиловали рецептами, кроссвордами и анекдотами. От скуки я прочитал коротенькие истории и ни разу не улыбнулся, совсем даже не смешно, некоторые пошлые, другие откровенно грубые. Правда, ключевое слово, призванное вызвать смех у добропорядочных дам, дочитавших журнал до конца, было стыдливо заменено на ряд точек, но ведь всем понятно, что имел в виду составитель колонки.
Я отнюдь не ханжа, грубое слово не оскорбило нежную душу Ивана Павловича, просто мне стало грустно. Увы, современным журналистам лень напрягаться, вокруг так много по‑настоящему смешных вещей, надо лишь открыть глаза и навострить уши. Один из моих приятелей рассказал на днях дивную историю. Его маленький сын упал и вывихнул ногу, пришлось везти пацаненка в травмопункт. Естественно, там была очередь. Чтобы побыстрей избавиться от пациентов, в кабинет к врачу страждущих запускали парами, привычно считая, что детям нечего стесняться. Пока один раздевается, другой общается с хирургом, затем его уводят либо на рентген, либо в процедурную. Когда разоблачившийся человечек подходит к «гиппократу», в кабинет вталкивают следующего ребенка. В общем, конвейер. В небольшой комнатенке, куда впихнули Илью с сыном, стоял потный старичок с мальчиком лет семи. Пенсионер был весь красный, время от времени тяжело вздыхал, нервно вытирал лицо огромным клетчатым платком и вздрагивал. Внук же выглядел спокойным и по виду здоровым, во всяком случае, никаких ран на нем не было видно. И вообще казалось, что это он привел занедужившего дедулю к врачу, а не наоборот.
Сначала доктор задал вопрос старику:
– Что случилось?
Дедушка не сумел дать ответ, из его рта вырывались лишь нечленораздельные звуки:
– Бр… др…. тык… дык…
Травматолог решил побеседовать с пострадавшей стороной.
– Голубчик, – обратился он к мальчонке, – скажи скорей, что тебя беспокоит?
– Меня ничего, – бодро воскликнул румянощекий внук, – а вот дедушка очень беспокоится. Я проглотил его часы.
Эта история может служить анекдотом, хотя в ней нет ни одного неприличного слова…
– Уж извините, – проговорила Елена Ивановна, быстрым шагом входя в холл, – что задержала вас.
– Ерунда, – галантно ответил я.
Мы вернулись в кабинет.
– Вот духота‑то, – пробормотала Соколова и включила вентилятор.
– Никакого толку от него нет, – улыбнулся я, – лучше распахнуть окна.
– Они не открываются, – вздохнула дама, – вас не затруднит оставить тут свою подпись? Еще здесь и здесь.
– Бедная девочка, – завздыхал я, – что же с ней случилось?
Соколова грустно посмотрела на меня.
– Могу сказать лишь одно: она попала под трамвай.
– Ее убили? – подскочил я.
– Маловероятно. Зачем бы? Кому могла помешать девушка? Жила с сестрой и с отцом в коммуналке…
Я отбросил ручку.
– Это ошибка! Надя и Римма сироты. Их мама умерла, отец тоже, причем давно. Насколько я знаю, девочек воспитывал отчим, человек богатый, но жадный и малоприятный. После кончины супруги он выставил падчериц вон, в общую квартиру. Потом уж, не знаю каким образом, девушки переехали в Куркино, они жили в очень стесненных обстоятельствах.