Всадники мчались во весь опор, охватив караван кольцом смерти. С криками, слышными издали, на скаку подымая тучи пыли и стрел. И вновь громкий свист, леденящий кровь в жилах, стоны людей, рев бешеных от боли верблюдов… Но Николай и представить не мог, на что способен ответный удар.
Стражники вовремя спешились, встали в круг, и это дало им преимущество. Теперь их огромные луки могли бить прицельно, разя без промаха конную лаву врага. Вожак орды в приметной барсовой шкуре стал первой мишенью. Нелепо взмахнув руками, он вылетел из седла. За ним упали десятка два его воинов. Еще один залп накрыл удиравших, и те, кому повезло спастись, исчезли за стеной пыли. Вслед им сквозь ругань и смех прозвучало знакомое слово «хунну», на этот раз уже с явным презрением. Должно быть, кочевников здешних равнин боялись гораздо меньше, чем их северных родичей.
Даже Николай мог видеть все недостатки стрельбы на скаку, хоть выглядели грабители поначалу эффектно. Пожалуй, на испуг взяли бы, да только не всякого. Землю вокруг усеяли стрелы, однако ущерб каравану был невелик – лишь несколько раненых людей и животных. Большинство сумело продолжить путь. И только раб с переполненным кровью горлом остался лежать позади, умирая в муках. Николай прежде не знал, что с такой раной конец приходит не сразу – если пусть изредка, но все же есть возможность дышать.
Стражники поленились добить несчастного, хоть каждый наверняка это сделал бы для загнанной лошади. Так Николай окончательно выяснил, кто он теперь такой, и что за судьба его при случае ожидает. И еще понял, что скоро не сможет терпеть.
– Хотите домой? – осторожно спрашивал он вполголоса, «простукивая» соседей по связке. – Кто помнит дорогу обратно?
Здешний язык во многом не походил на тот, что Николай слышал прежде, пересекая границу. И все же проблема была не в различиях. Казалось, рабы понимают его с полуслова, но что-то не дает им выйти из ступора. У каждого взгляд мутный, отсутствующий, как у фанатика в религиозном экстазе. Мол, только богам решать, кому быть на воле, кому – в плену.
«Безнадежны… – подумал с горечью Николай, окинув взглядом людское стадо. – Придется одному когти рвать – экстрим по-русски!»
Путь устремился в гору, и вскоре борьба с земным тяготением заставила сосредоточиться на других проблемах.
Глава III
– До Хами добираться месяц, если не больше. А то и вовсе сгинем, небесный пес не появляется на пути зря! Неужто в Давани можно продать рабов выгодней, чем на юге?
– Да говорят же тебе – война! – перебил купец начальника стражи. – Видел дым от самого горизонта? Это хунну жгут города вдоль Великой Стены. Ты глуп, раз хочешь с тремя десятками воинов пройти старой дорогой.
– Любой из нас, сяньби, в бою стоит дюжины грязных выродков!
– Их тысячи, и помощи ждать неоткуда. А в западные царства идти хоть и дольше, зато безопасней. Я удвою жалованье за каждый день пути – так и скажи своим. Пусть выполняют приказ и не лезут не в свое дело!
Николай подобрался к спорящим совсем близко, рискуя нарваться на плеть. Любая информация была для него ценней золота, да что там – воды и пищи! Хотя и слух, и зрение подсказывали: надежды на успешный побег нет.
Уже который день караван шел, не встречая даже грабителей. На много километров вокруг не предвиделось ни людей, ни жилья. Здесь, за стеною гор, посреди бескрайней пустыни Гоби, стража, казалось, должна наконец-то ослабить бдительность. Нападать было некому, да и рабы не могли бежать – разве что на верную смерть от жажды и голода. Но по ночам, как и прежде, несли караулы, а днем, в дороге, невольников еще крепче связывали друг с другом. Словно хозяева после тревожных ночей и дней никак не могли успокоиться, предчувствуя новые беды. Что-то похожее ощущал Николай – уже не впервые с начала пути.
На ночь укрылись в пустом, почти занесенном песками городе. Должно быть, он простоял так не один век. Забытые войны, давно исчезнувшие племена превратили его в руины. Даже Великая Стена не всегда спасала от огня и железа. А поселившийся за пределами укреплений и вовсе был обречен.
– Здесь жили изгнанники, верные прежним богам, – во всеуслышание оповестил купцов кто-то из стражи. – Нет хуже места. Говорят, вокруг до сих пор бродят те, кого они призвали с небес.
Ему не ответили – было уже все равно. Надвигалась буря, и только остатки людского жилья могли послужить защитой. А Николай вдруг подумал, что стражники утомлены, испуганы неизвестностью, и дисциплина в караване хромает на обе ноги. Этим следовало воспользоваться, но как – пока было трудно представить.
Первый песчаный вал, хлестнув, будто плетью, взвился над сумрачными развалинами. Спустя миг земля и небо слились в мутную, ревущую пелену, окровавленную лучами заката. Песок легко проникал сквозь трещины в кладке саманного кирпича, набивался в шатры, под одежду, порой мешая не только видеть, но и дышать. И все же это было намного лучше, чем оказаться в настоящем аду за стенами мертвого города. Вот только очень хотелось пить – как Николай понял, не ему одному.
– Эй, рабы! – перекрывая шум бури, заорал стражник. – Чистить колодец, живо! Ты, – заскорузлый палец уперся в грудь Николаю, – полезешь вниз. Пошевеливайся!
В узкой, глубокой, кое-как укрепленной камнями шахте Николай сперва ощутил облегчение. Живительный холод и долгожданная тишина… Песок, с диким воем метавшийся наверху, здесь падал редко, чуть слышно, как снег морозной безветренной ночью. Огненный всполох выхватил из темноты дно – сухое, в трещинах, заваленное по краям песком и кучами щебня.
Спустившись, Николай воткнул факел в щель меж камней. Снял охватившую тело петлю и крикнул, чтобы подавали все остальное. Номером два на веревке спустили корыто – то самое, из которого ели рабы. Другое универсальное приспособление всех времен и культурных народов – лопату – просто швырнули следом.
И Николай стал копать. Молча, стиснув зубы, уже не задумываясь, что после придется есть из корыта, куда бросал мусор и грязь. Как он и ожидал, с первой попытки не удалось раскопать «жилу» – место подъема грунтовых вод. Посылая наверх одно переполненное корыто за другим, он чувствовал, как тисками сжимает беззащитное тело холод. Босые, загрубевшие ноги теперь и вовсе будто окаменели. Чуть позже началось легкое покалывание в ступнях – плохой признак.
Николай вспомнил, как чистил когда-то колодец на даче. Не босиком, в дырявых обносках, а в теплом, добротном ватнике и в сапогах с двумя парами шерстяных носков. До «жилы» дойти терпения все-таки не хватило. Помог тесть, с которым работали попеременно – в узкой яме не развернуться вдвоем.
Сверху прикрикнули – трудись, мол, не прохлаждайся. Спохватившись, Николай дернул веревку, и рабы потащили корыто вверх. Всего лишь короткая передышка, чтобы погреть руки у пламени факела…
Вскоре Николай почувствовал, что не выдержит. А если и выдержит – вряд ли оправится по пути. Его списали как самого слабого, устававшего слишком часто, а значит, обреченного все равно. Оставят среди песков, дрожащего от озноба и харкающего. Стервятникам на прокорм. А караван пойдет себе дальше: время – деньги, и прибыль должна перекрыть урон.
Ладони до боли сжали короткую рукоять лопаты. Рвануться бы по веревке наверх, да приголубить кое-кого железным «штыком», по-десантному, как не раз видел в фильмах! Бред – кругом до черта вертухаев с оружием. А сил больше нет, и взять негде.
Хотелось завыть от ярости – мутной, бурлящей, словно вода, что внезапно хлынула в поисках выхода. И выход нашелся – совсем не тот, какого следовало ожидать.
* * *
– Смотрите! – донесся вдруг чей-то вопль.
Призрачное сияние, хлынув сквозь плотную завесу бури, вцепилось в край неба над головой. Долго, раскатисто хохотал гром, а после стало как никогда тихо. Даже ветер ослаб, постепенно сходя на нет. А каравана и вовсе не было слышно: то ли ушел, то ли сгинул. Остались лишь Николай, замерший на дне колодца по грудь в воде, и сгусток бледного света над миром – тянь-гоу, небесный пес, громовая звезда…