Но коварный Амур уже затаился и только ждал случая, чтобы поразить Дашино сердце своей неотразимой стрелой.
Глава 5
Виталий Юрьевич всегда с неохотой вспоминал историю с РДС, в результате которой он лишился не только машины, но и тех сбережений, о которых люди говорят, что они «на черный день».
Легковую машину «ИЖ-комби» Виталий Юрьевич в свое время купил с рук. Причем, сначала он был согласен на «Запорожец». Как говорила Ольга Алексеевна, «по Сеньке и шапка», имея в виду их капитал. Но, как говорится, аппетит приходит во время еды. Когда они купили дачку, вернее, четыре кирпичные стены с мансардой, но без потолка и пола, Виталий Юрьевич, поездив туда сезон в переполненном автобусе, после чего приходилось еще шагать три километра с рюкзаком за спиной, загорелся идеей купить мопеды: для себя и для Ольги Алексеевны. Хотел сделать сюрприз и, прикатив их вдвоем с рабочим, которому дал на бутылку, к дому, сиял как полная луна. Ольга Алексеевна повела себя совершенно неожиданно.
– А ты думал, я от твоих затей приду в восторг? – сказала она мужу. – Я промолчала, когда ты дачу покупал. Сарай – не сарай и домом не назовешь. Ты помнишь, сколько сил нужно было положить, чтобы достроить эту твою хибару? И денег… Ладно, я смирилась. Теперь эта твоя новая дурь, мопеды… Во-первых, я на эту твою тарахтелку, хоть озолоти, не сяду. Во-вторых, где ты их собираешься держать?
– В лоджии, – бодро ответил Виталий Юрьевич. – Места много не займут.
Ольга Алексеевна с недоверием посмотрела на мужа:
– А как ты их в лоджию затащишь?
– Подумаешь, проблема, – беззаботно пожал плечами Виталий Юрьевич.
В лоджию он мопеды затащил, но оптимизма у него после этого поубавилось. Мопеды были значительно тяжелее обычных велосипедов, а колеса только с виду были похожи на велосипедные, и если по дороге катились хорошо, то по ступенькам взбираться отказывались. Виталий Юрьевич с трудом затащил один за другим мопеды в лоджию, и его дыхание походило на хрип загнанной лошади. «Слава тебе, Господи, что ты поселил нас на второй этаж, а не на девятый», – мысленно вознес хвалу Виталий Юрьевич, вытирая пот с лица.
– Не хочешь ездить на мопеде, сам буду ездить, когда нужно будет что-то тяжелое тащить, – неуверенно сказал Виталий Юрьевич и с трудом один мопед продал за цену меньшую, чем купил.
Второй мопед Виталий Юрьевич продал после своей первой и последней поездки на дачу.
Поездку эту он наметил на день рождения жены. Ему хотелось явиться домой с охапкой тюльпанов, которые росли на даче в избытке. Они лезли из земли с мощной силой дикой травы и в мае радовали глаз, затмевая собой культурное огородное пространство с первыми всходами лука, редиса и другой ранней зелени. Рано утром, съев наскоро овсяной каши и выпив чашку чая, Виталий Юрьевич потащил свой мопед во двор.
– Хочу попробовать, – сказал он Ольге Алексеевне. – Немного прокачусь. Заводить-то я уже его заводил, а ездить еще не пробовал.
Ольга Алексеевна отмахнулась от него как от назойливой мухи: мол, чем бы дитя ни тешилось, и пошла на кухню готовить праздничный ужин к вечеру. Вслед ему крикнула:
– Недолго. Мне надо будет помочь, а то мы с Милой не управимся.
Мопед завелся быстро, с третьего раза, но когда Виталий Юрьевич сел в седло и стал прибавлять газ, мотор заглох. Так он заводился и глох всякий раз, стоило на него сесть и крутануть ручку газа. Затарахтел мопед только под горку. Виталий Юрьевич прибавил газу и покатил по улице, испытывая при этом невыразимый восторг, который знаком всякому, впервые севшему за руль самоходного устройства.
Счастье Виталия Юрьевича кончилось на первом подъеме, которых было в избытке на шоссе, ведущего к даче. Мотор глох, и в гору Виталий Юрьевич тащил его своим ходом. Под уклон мопед заводился, и дальше, по ровной дороге, шел бойко, но на подъеме глох. Последний крутой подъем после мостика через неширокую быструю речушку перед самой дачей совсем выбил Виталия Юрьевича из сил. Зато, съехав с горки, он пролетел птицей до своей калитки, и сам заглушил мотор.
Виталий Юрьевич вдохнул полной грудью чистый загородный воздух, так что даже немного закружилась голова. Тишину нарушали лишь голоса дачников, и не было сплошного городского гула от тысяч движущихся машин, и не было сплошной гари от выхлопных газов, бензина, запаха от невыделанных шкур с мясокомбината, гари от сгорающего угля с ТЭЦ.
Деловито жужжали пчелы, перекликались птицы. Начала было куковать кукушка, но тут же умолкла: то ли ее спугнул кто-то, а, может быть, ей еще рано было куковать; завела свое однообразное «витя-витя-витя» славка.
Вдруг запел соловей. Он рассыпался трелью, потом защелкал, затрещал не хуже кастаньет в руках опытного музыканта, замолкал и начинал снова, иногда подражая какой-то птице.
Эта серенькая неброская птичка всегда приводила Виталия Юрьевича в восторг, и он думал о том, что это совершенство природы не иначе как последняя точка в божьем промысле того дня, когда Бог населял Землю.
А еще Виталий Юрьевич отмечал: как только начинали петь соловьи, все птицы умолкали, будто отдавали дань совершенству.
Пахло сиренью, мятой, травой и речкой. Молодая зелень радовала глаз нежным прозрачным цветом, который бывает только весной. Все вокруг благоухало и цвело, поражая силой, с которой пробудилась жизнь, казавшаяся мертвой после зимы.
Виталий Юрьевич ощутил прилив сил, и его утомительное дорожное путешествие показалось вдруг смешным и незначительным. Он зашел в дом и с удовольствием отметил, что дом совсем неплох. Несмотря на некоторую бестолковость, свойственную людям творческого склада, руки у него были мастеровые, и шло это, вероятно, от деда: тот мог и дом построить, и мебель смастерить. За прошлое лето Виталий Юрьевич настелил пол внизу, на первом этаже и в мансарде, подшил потолки, да еще заложил фундамент, собираясь расширить дом под кухню и веранду, а над верандой сама просилась лоджия с выходом из спальни, которую они с Таисией Ивановной уже устроили в мансарде, обшив ее деревом. Иногда Виталию Юрьевичу помогали за выпивку и небольшие деньги деревенские мужики: с ними его свел случай в сельмаге, когда он добавил им недостающие деньги на водку. Мужики оказались хоть и пьющими, но незлобивыми и рукастыми.
И это уже была дача. Хотя в России дачей называли любой кусок земли с сарайчиком для лопат и грабель, где сажают картошку, огурцы, морковку и лук. Виталий Юрьевич вспомнил, как однажды какая-то французская делегация, каких в их городе много бывает, так как город тем знаменит, что в нем родились, жили и работали многие выдающиеся писатели и общественные деятели, а уж проездом кто только ни останавливался, включая Пушкина. Так вот, французы никак не могли взять в толк, что это за шалаши стоят на квадратиках земли, словно заплатки на русских самодельных одеялах. Французам вежливо объяснили, что это загородные зоны отдыха городского населения. «Русские виллы?» – спросили французы. «Не совсем так, – смутились наши. – Это подсобные хозяйства, где трудовой народ выращивает для себя овощи и фрукты». «А почему это делает трудовой народ из города? Разве не выгоднее овощи и фрукты выращивать на фермах трудовому народу из села?» «Нашему трудовому народу из города доставляет удовольствие выращивать экологически чистые продукты самим, своими руками», – нашлись наши. «Ваши люди есть очень здоровые, – сделали вывод французы, – если у них хватает сил работать на производстве и еще выращивать овощи». «Они не есть очень здоровые, они просто хотят есть», – зло подумал наш гид. На вопрос, почему они строят такие маленькие домики, больше похожие на шалаши, а не большие, раз это еще и зоны отдыха, наш гид ничего не ответил. Не мог же он раскрыть государственную тайну, что существует норма для строительства загородных домиков, утвержденная правительством Советского Союза, по которой запрещалось строить дом более чем пять на пять метров. Поэтому более состоятельные и находчивые строили дома вверх со вторым этажом, а то и с мансардой вместо третьего. Эти дома-теремки вызывали зависть у соседей, а хозяев называли презрительно «буржуями»…