И Абраму плата показалась просто царской.
Вот так и выжили, последним в руки жадной Розы ушло то самое кольцо с раритетным бриллиантом!
– Где же эта женщина брала продукты в голодное время? – изумилась я.
Рина пожала плечами:
– Абрам тоже много думал на эту тему, но потом соседка, та самая, что дала ему адрес скупающей золото бабы, проболталась. Якобы Роза до войны работала в крупном продовольственном магазине. Когда кольцо блокады начало стремительно сужаться, в магазин попала бомба, и он сгорел со всем немалым содержимым. Никого сей печальный факт не удивил. Гитлеровцы усиленно обстреливали не желавший сдаваться город. Кстати, одной из причин быстро наступившего голода было то, что фашистам удалось разбомбить главные продуктовые склады Ленинграда, они горели целую неделю, в разгар блокады жители ходили на пепелище и уносили домой в кульках нарытую на пожарище землю, которая была перемешана с крупой и макаронными изделиями.
Сваренную из земли еду ленинградцы, не потерявшие юмора даже в экстремальных условиях, называли «суп пожарника».
Так вот, соседка Абрама предположила, что магазин, где работала молоденькая, едва ли семнадцатилетняя Роза, вспыхнул неспроста. Скорей всего, умная девица перетаскала к себе ночью продукты и подожгла пустое здание.
– Да уж, – покачала я головой, – а вы откуда знаете такие подробности?
Рина тонко улыбнулась:
– Я внучка Абрама. Моя мать, одна из его дочерей, не раз рассказывала мне эту историю. Более того, у нее остались фотографии. Абрам запечатлевал на пленке все свои работы, заснял и коллекцию, доставшуюся от Менахема. Сын в блокаду сжег почти все, но эти фото не тронул, берег память об отце. Золото ушло из семьи, а снимки остались. Мама частенько вынимала альбом и рассказывала о ценностях. Мы жили бедно, но у меня в голове всегда билась мысль: если бы не эта подлая Роза, сделавшая себе состояние на гречке и тушенке, быть бы мне богатой невестой.
Я тихонько вздохнула. Вероятнее всего, не обменяй Абрам золотишко, Рине вообще не жить – ее мать, скорей всего, умерла бы от голода, так и не родив дочь.
– Я сразу узнала кольцо, – продолжала Зелинская, – как только этот мальчишка открыл коробочку.
– Почему же вы не заявили, что эта вещь когда‑то принадлежала вам? – подскочила я.
Рина улыбнулась:
– Как это доказать?
– Показать фото.
– Боюсь, этого мало, – покачала головой Рина, – столько лет прошло, да и, если разобраться до конца, перстень‑то должен принадлежать кому‑то из Киева, а я не знаю ни имени, ни фамилии того заказчика. Хотя…
– Что? – насторожилась я.
Рина вытащила сигареты.
– Естественно, я стала расспрашивать мальчишку, где он взял изделие. Юноша сначала порол всякую чушь, но меня мучило любопытство.
Зелинская продолжала настаивать на своем, пытаясь узнать правду, и в конце концов сказала:
– Если честно объяснишь, где добыл колечко, сведу тебя с одной женщиной, которая его купит. Ты без меня продашь его за копейки. Ну отнесешь в скупку, насчитают тебе жалкие рубли. А я дам адрес надежной богатой покупательницы, но только если удостоверюсь, что драгоценность получена тобой без криминала!
Паренек помялся пару мгновений и рассказал, как было дело. Его сестра Ира вышла замуж за престарелого профессора Семена Кузьмича Баратянского. Вот она и дала брату перстенек, который подарил ей муж. Девушка попросила продать его тайком, чтобы оплатить свои долги. Веня очень любит сестру и обещал ей помочь.
Рина отправила юношу к дочери своей ближайшей подруги Сонечке, а сама, повинуясь непонятному порыву, решила разузнать подробности о Баратянском.
У Рины полно знакомых в самых разных кругах, поэтому уже к вечеру она собрала урожай сведений.