Только за последние восемь месяцев их насчитывалось около трех тысяч, полученных и отправленных. В большинстве английских речь шла о профессиональных предметах. Соколов очень редко смешивал профессиональные дела с частными. Очень тесные личные отношения связывали его с неким Гюнтером, с которым они переписывались по-немецки в довольно колкой, язвительной форме. Единственный деловой партнер, в общении с которым проскакивали и личные нотки, проживал в Нью-Йорке, его звали Пол Ла Рут. В одном из писем речь зашла о каком-то вечере, где они оба здорово надрались. К другому была прикреплена фотография виллы на Шпетбергштрассе и приглашение в гости, когда Ла Рут в следующий раз будет в Швейцарии.
Карлос проштудировал письма по апрель включительно и выключил ноутбук. Потом завернул его в два пластиковых пакета, заклеил широким скотчем и привязал к упаковке длинную веревку. Поднялся к себе в спальню в мансарде с окнами, смотревшими в противоположную от виллы сторону. Ночь к этому времени вступила в свои права. Карлос взобрался на крышу. Еще юношей он более-менее сносно зарабатывал тем, что по просьбе гринго взбирался с мачете на деревья и подрубал ветки, чтобы они не свалились на голову, или просто прореживал слишком густые кроны. Боязнью высоты он никогда не страдал.
По предохранительной сетке он вскарабкался на дымовую трубу и опустил в нее пакет на несколько метров, а чтобы пакет не упал вниз, закрепил веревку за первую попавшуюся скобу. И так же через окно вернулся к себе в спальню.
Альмен перестал играть, но по доносившимся звукам Карлос знал, что он бродит по комнате и спать еще не ложился. Карлос спустился, чтобы поделиться плохими новостями: ему не удалось найти в соколовском компьютере ничего, что представляло бы для них интерес.
Альмен пребывал в несколько подавленном состоянии. Смерть Соколова по-прежнему не давала ему покоя, и подозрение, что в ней замешан его заказчик Монтгомери, вызывала немалое беспокойство. Ко всему прочему «Венское кафе», напомнило об еще одной проблеме, которая никак не давала о себе забыть, всплывая то тут, то там: тот американец с внешностью Мартина Шина.
Джанфранко принес ему вторую большую чашку кофе с круассаном. Покачивая головой, он брюзжал:
– Quaranta-cinque milioni per un anello, signor Conte!
Ничего не понимая, Альмен с удивлением взглянул на хозяина. Джанфранко указал на сообщение в газете, лежавшей перед гостем. Альмен не сразу обратил на нее внимание.
Статья занимала четверть полосы. Сверху красовался заголовок: «Розовый бриллиант нашелся!» Под заголовком помещалась фотография улыбающейся азиатки в розовом подвенечном платье. Левую руку она протягивала к объективу камеры и демонстрировала крупный солитер.
«Ли Хуа Цзяо, дочь крупного китайского инвестора Чжан Вей Линя, со свадебным подарком», – гласила подпись под фотографией. В коротком сообщении говорилось, что покупатель розового бриллианта, проданного швейцарским филиалом аукционного дома Мерфи за рекордную сумму в сорок пять миллионов швейцарских франков, только потому решил не называть своего имени, что хотел сделать сюрприз дочери на свадьбу. Им оказался китайский миллиардер Чжан Вей Линь, чья дочь, Хуа Цзяо, в прошлые выходные вступила в брак с китайской поп-звездой Ли Фэн Ху.
Он удалился в библиотеку и опустился в свое любимое читальное кресло. Карлос подал ему бокал хереса.
Альмен отхлебнул половину и беспомощно взглянул на компаньона:
– Ты уже понял?
Карлос покачал головой:
– Зачем ему было нанимать нас для поиска чего-то, что не исчезало?
– Может быть, бриллиант все-таки пропал, а кто-то другой его нашел.