Фон Остен похлопал его по плечу, потом заметил тихо гипнотическим своим голосом: «Понимаю, понимаю. И страшно сожалею, что не мог сказать вам этого раньше. Таковы уж были условия игры. Все эти приемы — часть моей работы. Но теперь необходимость в уловках отпала. И мне хочется, чтобы вы были счастливы».
Он заставил Рогана вытереть слезы и отпер дверь в комнату. За дверью уже собрались и ждали шестеро его подручных, с чашками кофе в руках. Похоже, они сердились, что их отсекли и не пускали так долго. Видно, сочли, что их командир находится в каком-то сговоре с жертвой.
Вечером уже в камере Рогану приснились Кристин и новорожденный сын, которого он так никогда и не увидел. Странно, но лицо младенца он в этом сне видел необыкновенно отчетливо, а вот лицо Кристин было скрыто тенью. Тогда он окликнул ее, и она вышла из тени. И Роган увидел, что она тоже счастлива. Они снились ему каждую ночь.
Пять дней спустя, на Масленицу, фон Остен вошел в зал для допросов, неся под мышкой стопку гражданской одежды. Улыбнулся удивительно искренне и радостно и сказал Рогану: «Вот и пришел день, когда я могу сдержать свое обещание». Тут ввалились остальные шестеро. И начали наперебой поздравлять Рогана — ну, в точности довольные преподаватели, которые помогли своему ученику с отличием закончить школу. Роган начал переодеваться. Дженко Бари помог ему завязать галстук, но Роган не сводил взгляда с фон Остена, безмолвно спрашивал его, скоро ли он увидит свою жену и ребенка. И фон Остен понял и еле заметно кивнул, так убедительно и милостиво. В этот момент на голову Рогану кто-то нахлобучил фетровую шляпу.
Роган стоял и смотрел на их улыбающиеся лица и вдруг заметил: одного не хватает. И почти тотчас же почувствовал прикосновение холодного ствола пистолета к затылку, кто-то находившийся у него за спиной слегка поддел стволом шляпу, и она сползла на глаза. В какую-то тысячную долю секунды он понял все, бросил последний укоризненный взгляд на фон Остена, точно говоривший: «Отец, отец, а ведь я тебе верил! Отец, я готов простить тебе все эти пытки и предательство. Я прощаю тебе даже убийство моей несчастной жены, прощаю за то, что ты дал мне ложные надежды! Но только спаси меня! Спаси прямо сейчас!» Последнее, что он видел перед тем, как грянул выстрел и пуля вонзилась в череп, — это как губы на аристократическом лице фон Остена скривились в дьявольской подлой усмешке.
И вот теперь, лежа рядом с Розали в постели, Роган вдруг понял: просто убить фон Остена недостаточно. Надо найти способ вновь и вновь оживлять его, возвращать к жизни, чтобы убивать снова и снова. Ибо фон Остену удалось найти и уничтожить саму сущность гуманизма, даже простого понятия о нем, совершить предательство просто ради шутки.
Проснувшись наутро, Роган увидел, что Розали уже приготовила ему завтрак. Кухни в номере не было, но она обзавелась электроплиткой, сварила на ней кофе и разогрела рогалики. И вот, пока они ели, Розали рассказала ему, что сегодня Клаус фон Остен участия в заседании суда не принимает, зато завтра прямо с утра должен вынести приговор какому-то обвиняемому. И они обсудили все, что она знала о фон Остене, — то, что она говорила Рогану еще до его отъезда на Сицилию, то, что ей удалось разузнать позже. Фон Остен являлся в Мюнхене весьма влиятельной политической фигурой, пользовался поддержкой госдепартамента США, чтобы подняться к вершинам власти. Как судье фон Остену была положена круглосуточная охрана — не только когда он находился дома, но и когда выходил на улицу. Без личной охраны он обходился лишь в Мюнхенском дворце правосудия, там несли дежурство своя служба безопасности и полиция. Розали также поведала Рогану о том, что работает санитаркой в Мюнхенском дворце правосудия.
Роган улыбнулся.
— А ты сможешь впустить меня в здание так, чтобы никто не заметил?
Розали кивнула.
— Сделаю, если тебе это необходимо, — ответила она.