Он представил себе тело Луки Брази, распростертое перед дверью своей квартиры, и ему захотелось узнать, действительно ли Донни отрезал ублюдку член и засунул ему в рот. У него перед глазами возникла отчетливая картина: Лука Брази с собственным членом во рту. Поежившись, Шон провел руками по волосам и ощупал револьвер в кармане. У него в ушах снова прозвучали слова Уилли: «Мы вот-вот натравим на наши жалкие ирландские задницы всех до одного ублюдочных итальяшек города…»
— Келли! — с мольбой крикнул он. — Ну же, открой дверь. Это твой брат.
Когда дверь наконец отворилась, Шон отступил назад и закрыл лицо руками.
— О боже… — пробормотал он, всматриваясь в полумрак.
— Ну, — сказала Келли, — ты хотел меня видеть, Шон. Вот она я.
Она стояла, одной рукой придерживая полуоткрытую дверь, другую положив на косяк. Под обеими ее глазами чернели синяки, щеки распухли, лоб был рассечен. Она была в ярко-красных туфлях и белой мужской сорочке с закатанными рукавами. Судя по размерам, это была рубашка Луки. Ее низ доходил Келли до лодыжек.
— О, Шон, ради всего святого, перестань строить из себя невинного младенца, хорошо? Все не так уж плохо.
Оторвав руки от лица, Шон поморщился, глядя на сестру.
— О матерь божья! — пробормотал он. — Келли…
Та состроила ему гримасу и тотчас же поморщилась, словно это причинило ей боль.
— Что тебе нужно, Шон? Я полагала, с семьей у меня все кончено.
— Ты же знаешь, я сам всегда был против, — возразил Шон. Он заглянул поверх плеча сестры в квартиру. — Можно мне зайти?
Келли удивленно посмотрела на свою квартиру так, будто та внезапно превратилась в место, куда кому-то хочется зайти.
— Разумеется, — пожала плечами она. — Добро пожаловать.
Войдя внутрь, Шон поискал взглядом, куда бы сесть. На кухне не было ни стола, ни стульев, только пустое пространство перед пустой раковиной. Впрочем, и кухней это назвать было нельзя. В квартире имелся уголок с раковиной и несколькими полками, отделенный неким подобием арки от спальни, которую занимали маленькая кровать, рядом с ней шаткая тумбочка, и большое мягкое кресло у окна, выходящего на Одиннадцатую авеню. Кресло по самые подлокотники было завалено журналами и предметами одежды. Шон сбросил одежду и журналы на пол, и с обложек на него уставились портреты голливудских звезд: Джин Харлоу, Кэрол Ломбард, Фей Рей. Обернувшись, Шон увидел, что Келли наблюдает за ним, прислонившись к закрытой двери. Рубашка ее была расстегнута до половины, открывая грудь настолько, что ему стало неловко.
— Келли, застегнись, ладно? — Шон указал на обнаженную грудь.
Запахнув рубашку, Келли принялась возиться с пуговицами, но безуспешно.
— Эй, Келли, — неодобрительно произнес Шон, — неужели ты настолько пьяна, что не можешь застегнуть свою рубашку, черт побери?
— Я не пьяна, — глухо промолвила Келли, словно обращаясь не брату, а к себе самой.
— Нет, твои пальцы явно не могут справиться с пуговицами, — сказал Шон, застегивая сестре рубашку, словно та снова превратилась в маленькую девочку, и он вынужден был за ней ухаживать. — Ты только посмотри на себя, Келли, — добавил он, и его глаза наполнились слезами.
— Шон, ну когда ты наконец повзрослеешь? — сказала Келли. Отстранив брата, она улеглась на кровать, накрылась красным одеялом и подложила под голову подушку. — Итак, вот ты здесь… — Она подалась к брату, словно спрашивая, что ему нужно.
Освободив кресло от одежды и прочего барахла, Шон придвинул его к кровати.
— Келли, — начал он, устало плюхаясь в кресло, — ты ведешь неправильную жизнь.