Крыша сарая была заставлена коробками и ящиками, и с десяток человек сновали туда и обратно через поднятые на цепи ворота, таская на плечах тяжелые ящики. Позади по Третьей авеню с грохотом прокатил поезд; визг покрышек, рев двигателей и металлический лязг тяжелых грузовиков отражались от стен домов как от тоннеля.
— Черт побери, — пробормотал Донни, обращаясь к приблизившемуся к нему сзади Уилли, — да у нас тут по соседству самое настоящее собрание.
Он толкнул Уилли от края крыши, чтобы его не увидели грузчики.
— Что здесь происходит? — спросил Уилли.
— А я почем знаю? — Донни подобрал гвоздодер, лежащий рядом с запертой дверью выхода на крышу, и закинул его на плечо. — Проклятие, где Шон?
— Стоит на стреме, — ответил Уилли.
— И что он высматривает? Господи Иисусе, Уилли, неужели мне нужно разъяснять вам каждый шаг? Сходи за Шоном.
— А не лучше ли сперва попробовать взломать замок?
Вставив гвоздодер между замком и косяком, Донни сорвал петли и распахнул дверь.
— Сходи за Шоном, — повторил он.
Донни проследил, как Уилли добежал до черных скоб лестницы, ведущей на крышу от пожарного выхода. Его не переставала удивлять и немного пугать хрупкость брата. Уилли вовсе не был слабым — по крайней мере, в том смысле, в каком это имело значение. Наоборот, тут из всех троих братьев он, возможно, как раз был самым крепким. И нельзя было сказать, что Уилли ничего не боялся. Возможно, он был даже более пугливым, чем Шон. Однако у него был самый настоящий ирландский характер, который воспламенялся с большим трудом, но, вспыхнув, мгновенно разгорался. Уилли не отступал ни перед кем и ни перед чем и смело бросался в бой. Сколько раз он возвращался из школы весь в синяках и делал все возможное, чтобы скрыть это, так как в противном случае Донни мог выбить все зубы тому, кто осмелился поднять руку на его брата. И вот сейчас Донни смотрел, как Уилли присел на корточки на краю крыши и заглядывает вниз, со страхом думая, что сильный порыв ветра может его опрокинуть.
Когда наконец над крышей показалась голова Шона, Донни поднял взгляд на цепочку высоких редких облаков, которые быстро темнели, затягивая небо, и сверился с наручными часами.
— Уже почти шесть, — сказал он братьям, присоединившимся к нему у двери на крышу.
— Он никогда не появляется здесь раньше семи, — сказал Шон. — По крайней мере, за все то время, что я за ним слежу.
— У нас уйма времени, — сказал Уилли.
— Господи, — пробормотал Шон, обхватывая себя за плечи и притоптывая на месте.
— Ты что, замерз? — спросил Уилли.
— Мне страшно, — ответил Шон. — Страшно до усрачки. А тебе?
Хмуро смерив его взглядом, Уилли посмотрел на Донни. Тот отвесил Шону затрещину.
— Ну когда ты повзрослеешь?
— Я уже взрослый, — ответил Шон, потирая затылок. — Просто мне страшно.
Он натянул на самый лоб черную вязаную шапочку и поднял воротник кожаной куртки на молнии, старой и потрепанной. На фоне черной кожи куртки и шапочки его лицо выглядело розовым и гладким, как у девочки.
Донни прикоснулся к рукоятке револьвера, засунутого у Шона за ремень.
— Не стреляй, хорошенько не прицелившись, ты меня слышишь, Шон?
— Господи, ты повторяешь это уже в сотый раз, — пробормотал Шон. — Я тебя прекрасно слышу.
Донни взял брата за плечи и хорошенько его встряхнул.
— Не вздумай закрыть глаза и нажимать на спусковой крючок в надежде куда-нибудь попасть, — сказал он, — потому что ты запросто вместо Луки всадишь пулю в меня.