— Забирайте свои деньги и уматывайте! — приказал Лука.
— Уже уходим, — поспешно произнес Эдди Яворски, второй поляк.
Он торопливо принялся засовывать мокрые банкноты в карман. Через мгновение Горски последовал его примеру.
— На самом деле он не сделает ничего плохого новорожденному младенцу, — сказал Горски своему соотечественнику.
— И вы тоже, — обратился к ребятам Лука. — Все. Убирайтесь вон!
Филомена, крепко прижимая младенца к груди, стояла спиной к стене, молча наблюдая за тем, как все, за исключением Луки и Хукса, собрали свои деньги, укутались в теплую одежду и покинули дом. Каждый раз, когда открывалась дверь, на кухню врывался порыв ледяного ветра. Филомена укутала новорожденного в свою шаль и крепче прижала к груди, стараясь защитить от холода.
Когда все игроки ушли, Хукс сказал Луке:
— Босс, позволь мне отвезти их в больницу.
Лука сидел, держа разбитую бутылку за горлышко. Он посмотрел на Хукса, словно пытаясь понять, кто перед ним. Заморгав, вытер со лба пленку пота.
— Ты меня не слышала? — сказал он Филомене. — Отнеси это отродье вниз, в подвал, и брось его в печку, или принеси его сюда и дай мне перерезать ему глотку.
— Ребенок родился раньше срока, — сказала Филомена. — Его нужно отвезти в больницу. — Она говорила так, словно не слышала ничего из того, что сказал Лука. — И мать тоже, — добавила она. — Обоих.
Лука поднялся со стула, сжимая в руке разбитую бутылку.
— Это ваш ребенок, — поспешно заговорила Филомена. — Он родился раньше срока, отвезите его в больницу, его и мать.
Крепко держа младенца, она прижалась спиной к стене.
Лука медленно приблизился к ней и, подойдя вплотную, впервые посмотрел на маленький сверток у нее в руках. Он поднял разбитую бутылку к подбородку, но тут Хукс шагнул между ним и Филоменой и положил руку ему на грудь.
— Босс… — начал было он.
Левой рукой Лука нанес быстрый прямой удар, оглушивший Хукса. Пока тот стоял, уронив руки, словно гантели, Лука переложил бутылку в левую, отклонился назад и вложил весь свой весь в удар правой, нацеленный Хуксу в подбородок.
Тот рухнул как подкошенный, упав навзничь и раскинув руки в стороны.
— Madre di Dio… — пробормотала Филомена.
— Я повторю в последний раз, и если ты не сделаешь то, что я скажу, я перережу тебе горло от уха до уха, — сказал Лука. — Отнеси это отродье вниз и брось в топку.
Трясущаяся Филомена распеленала младенца, открывая крохотное сморщенное личико и грудь.
— Вот, — сказала она, протягивая младенца Луке. — Если вы отец, берите его. Это ваш ребенок.
Лука равнодушно посмотрел на младенца.
— Возможно, я и отец, — сказал он, — но это не имеет значения. Я не хочу, чтобы этот род жил.
Филомена была в недоумении.
— Вот, — повторила она, протягивая младенца Луке, — возьмите его.
Лука начал было поднимать разбитую бутылку, но остановился.
— Я не хочу его брать, — сказал он, хватая Филомену за затылок и грубо толкая ее через всю кухню к лестнице в подвал, где ворчала котельная, гоняя по кругу тепло.
В подвале было темно. Лука подтащил Филомену к котельной и, отпустив ее, открыл дверь топки. От горящих углей пахнуло жаром и красным светом.
— Бросай его в топку! — приказал Лука.
— Нет! — воскликнула Филомена. — Mostro!
Лука приставил ей к горлу разбитую бутылку, и она протянула ему ребенка.