Скинув шубу, Лука бросил ее на вешалку, и без того уже переполненную. На кухне пахло кофе и беконом. Высокий незнакомец стоял у плиты, готовя яичницу, а рядом на закопченной горелке разогревался кофейник. Мужчина был в возрасте, лет под пятьдесят, в костюме-тройке из плотной ткани защитного цвета с таким же галстуком и красной гвоздикой в петлице. Лука недоуменно уставился на него, но Хукс объяснил:
— Это Горски. Он друг Эдди.
Эдди Яворски, сидевший за столом между Джоджо и Поли, в подтверждение промычал что-то нечленораздельное. В углу стола небольшим холмиком возвышалась куча банкнотов и монет. Эдди изучал пять карт, зажатые веером в левой руке. В правой он держал десятидолларовую бумажку, готовый положить ее в банк.
— Повышаю, — наконец объявил Эдди.
Бросив десятку на кон, он отпил глоток из серебряной фляжки, стоявшей перед ним рядом с кучкой наличных.
Из подвала вернулся Винни, застегивая рубашку.
— Привет, босс, — поздоровался он с Лукой и уселся рядом с Хуксом.
Горски, держа в одной руке тарелку с яичницей, а в другой — вилку, отошел от плиты и встал за спиной у Эдди.
Хукс и Эдди поднимали ставки ноздря в ноздрю. Хукс добавил на кон двадцатку, и Эдди пробормотал что-то по-польски.
Лука отхлебнул большой глоток из бутылки виски, стоящей перед Хуксом.
— На улице холодрыга, — объявил он, не обращаясь ни к кому конкретно, после чего, бросив взгляд на Эдди, нервно уставившегося в свои карты, отправился наверх к себе в спальню.
Лука взглянул на часы. Времени было десять с небольшим вечера. На лестнице он остановился и выглянул в окно холла, за которым шеренга сосулек практически полностью заслонила вид на подъездную дорожку, деревья и сугробы. Это было все равно что смотреть сквозь сомкнутые зубы на замерзший мир, и у Луки возникло такое ощущение, будто он в кино. Ощущение это было странное, и Луке совсем не нравилось, когда оно возникало, а в последнее время такое случалось все чаще и чаще. Казалось, все вокруг происходило на экране, а он сидел в темноте, вместе с другими зрителями, и смотрел на это. Лука постоял перед окном, чувствуя нарастающую головную боль. Он заморгал, стараясь прогнать это неприятное ощущение, будто находился в кино, но оно не уходило. В конце концов Лука поднялся наверх и вошел в спальню. Там он увидел Келли, бледную и растрепанную, и простыни, мокрые от крови, сбитые в край кровати.
— Лука, — прошептала Келли, — у меня отошли воды. Начинаются схватки.
Лука с трудом понимал смысл услышанного. Келли произнесла несколько слов, помолчала, учащенно дыша, произнесла еще несколько слов. Лука накинул на нее простыню, прикрывая ее белый округлившийся живот.
— Ты уверена? — спросил он. — Еще слишком рано.
Келли кивнула.
— Мне нужно срочно в больницу.
На ночном столике валялся пузырек из-под таблеток, пустой.
— Сколько ты приняла? — спросил Лука, показывая Келли пузырек.
— Не знаю, — пробормотала та, отводя взгляд.
Достав из кармана новый пузырек, Лука вытряхнул на ладонь две таблетки.
— Вот, — сказал он, протягивая таблетки Келли. — Прими еще парочку.
Келли оттолкнула его руку прочь.
— Лука, — сказала она, с трудом выговаривая слова, — начались схватки. Ты должен отвезти меня в больницу.
Лука присел рядом с ней на кровать, прикоснулся к ее плечу.
— Лука! — воскликнула Келли.
— Заткнись, Келли, — произнес Лука тихо, словно разговаривая сам с собой. — Ты шлюха, но я о тебе позабочусь.
У Келли зашевелились губы, но она не произнесла ни звука. У нее закрылись глаза; казалось, она засыпает.