Он любил ее на протяжении десятилетий, и она, судя по всему, испытывала к нему те же чувства. Однако теперь дело обстояло уже не так просто – возможно, Микаэль начал испытывать симпатию к Грегеру. Художника Грегера Бекмана, мужа Эрики, нельзя было назвать завистливым или мелочным. Напротив, заподозрив, что Эрике никогда не удастся забыть Микаэля или даже удерживаться от того, чтобы срывать с него одежду, Грегер не взвился до потолка или не пригрозил, что увезет жену жить в Китай. Он заключил с нею соглашение. «Ты можешь проводить с ним время при условии, что всегда будешь возвращаться ко мне». Так и повелось.
Они создали ménage а trois, нетрадиционное объединение, при котором Эрика в основном ночевала дома, в Сальтшёбадене, с Грегером, но иногда оставалась у Микаэля, на Бельмансгатан, и на протяжении многих лет Блумквист считал такое решение потрясающим – таким, к какому следовало бы прийти многим парам, живущим под гнетом единобрачия. Каждый раз, когда Эрика говорила: «Я больше люблю мужа, когда могу побыть и с тобою тоже» или когда Грегер на какой-нибудь коктейльной вечеринке по-братски обнимал его, Микаэль благодарил свою счастливую звезду за их договоренность.
Однако в последнее время он начал сомневаться. Возможно, потому, что у него вообще появилось больше времени для размышлений над собственной жизнью, и ему пришло в голову, что не все, называемое соглашениями, обязательно таковым является. Напротив, одна из сторон может своевольно добиться чего-то под видом общего решения, а в конечном счете оказывается, что кто-то страдает, несмотря на заверения в обратном. И, честно говоря, звонок Эрики Грегеру накануне поздно вечером был воспринят без бурных аплодисментов. Как знать, возможно, Грегер сейчас тоже лежит без сна…
Микаэль постарался заставить себя подумать о чем-нибудь другом. Даже попробовал немного помечтать. Помогало не слишком хорошо, и под конец он встал, полный решимости сделать что-нибудь путное: почему бы, например, не почитать о промышленном шпионаже или, что еще лучше, набросать альтернативный план финансирования «Миллениума»? Он оделся, уселся за компьютер и стал проверять почту.
Там в основном была, как обычно, разная чушь – правда, несколько писем придали ему немного сил. В них содержались слова поддержки в преддверии битвы с «Сернер» от Кристера, Малин, Андрея Зандера и Харриет Вангер, и он ответил на эти письма с большей жаждой борьбы, чем на самом деле испытывал. Затем Микаэль, без всякой надежды, проверил ящик Лисбет. И просиял: она ответила! Впервые за целую вечность подала признаки жизни:
Интеллект Бальдера вовсе не искусственный. А как в настоящее время обстоит дело с твоим собственным?
И что произойдет, Блумквист, если мы создадим машину, которая будет слегка шустрее нас самих?
Микаэль улыбнулся, вспоминая их последнюю встречу за чашкой кофе в кафе на Сант-Паульсгатан, и поэтому не сразу сообразил, что в ее привете содержится два вопроса, и в первом из них – маленькой научной подколке – присутствует, к сожалению, чуточка правды. В опубликованном им за последнее время в журнале действительно не хватало интеллекта и истинного фактора новизны. Как и многие другие журналисты, он просто работал, используя опробованные приемы и формулировки. Но тут уже ничего не поделаешь, поэтому ему больше захотелось поразмышлять над вторым вопросом Лисбет, над ее маленькой загадкой – и, прежде всего, не потому, что она его особенно заинтересовала, а поскольку ему захотелось написать в ответ что-нибудь остроумное.
«Если мы создадим машину, которая будет шустрее нас самих, – думал Блумквист, – что же произойдет?» Он пошел на кухню, открыл бутылку минеральной воды и сел за кухонный стол. Этажом ниже довольно сильно кашляла фру Гемер, а где-то вдали, посреди городской суеты и бури, завывала сирена «Скорой помощи».