Кобб уже сговорился с крупье, сдающим карты в качо, поэтому от меня требовалось только привлечь внимание к своей особе и вынудить Бейлора вызвать меня на поединок. Узнав о вкусах Бейлора, мы договорились, что мне следует нарядиться шотландцем‑деревенщиной. Кобб был готов расцеловать себя от радости.
– Ловушка захлопнется так легко, – сказал он. – Жаль, я сам этого не увижу. Боюсь, мое присутствие может его насторожить, поэтому придется отказать себе в удовольствии.
Затем я поднял вопрос о денежных средствах, и Кобб сказал, что на этот счет не стоит беспокоиться. Он открыл свой бумажник, лежавший наготове, и достал внушительную пачку банкнот.
– Здесь тысяча двести фунтов, – сказал он, хотя по его виду нельзя было сказать, что он собирается отдать деньги в мое распоряжение. – Вы должны проигрывать понемногу, чтобы соблазнить его, но окончательный удар должен быть в районе тысячи. – Он по‑прежнему не выпускал деньги из рук.
– Вероятно, вас беспокоит сохранность ваших денег?
– Здесь намного больше, чем я вам плачу.
– Даже в самых нелестных отзывах о моей репутации никто никогда не называл меня вором или мошенником. Даю слово чести, что буду распоряжаться вашими деньгами, как вы того желаете.
– Конечно, конечно. – И Кобб позвонил в маленький колокольчик, стоявший рядом на столике.
В комнату снова вошел лакей. На сей раз в сопровождении сурового мужчины приблизительно моего возраста, то есть лет тридцати. Либо у него был слишком узкий лоб, либо парик надвинут слишком низко, хотя первое было более вероятно, так как незнакомец обладал и другими недостатками – слишком большим носом картошкой, впалыми щеками и срезанным подбородком. Одним словом, это был чрезвычайно непривлекательный тип, являвший на пару с лакеем пример самой что ни на есть отталкивающей внешности. Я не считаю себя большим физиономистом, но их физическая непривлекательность подсказывала мне, что внешность может и вправду отражать натуру.
– Мистер Уивер, это мой племянник, мистер Тобиас Хаммонд, преданный слуга его величества в таможне.
Хаммонд нехотя поклонился. Я встал и ответил на поклон.
– Он служит в таможне его величества, – повторил Кобб.
– Понятно.
– Я просто хотел подчеркнуть его связь с таможней, – сказал Кобб.
– Хорошо, дядюшка, – ответил Хаммонд. – Полагаю, он это понял.
Кобб повернулся ко мне:
– Я не слышал ни одного достоверного сомнения в вашей честности, но, надеюсь, вы не будете возражать, если два человека засвидетельствуют, как я вверяю вашему попечению тысячу двести фунтов. Вы вернете мне эту сумму не позднее утра вторника вместе со всеми выигранными деньгами. Так как выигрыш будет получен в результате моего собственного плана, полагаю, вы не станете претендовать на процент от этой суммы.
– Разумеется. Если пожелаете, я могу вернуть деньги тем же вечером. – Мне самому хотелось вернуть их как можно раньше.
– Конечно, если только у вас не возникнет искушения их присвоить, – сказал он и засмеялся.
– Это очень большие деньги, и, естественно, такое искушение может возникнуть, однако я привык справляться со своими искушениями.
– Дядя, вы уверены, что поступаете мудро? – спросил племянник, мистер Хаммонд из таможни.
– Безусловно, – ответил Кобб.
Хаммонд недовольно сморщил свое и без того неприятное лицо.
– Можешь идти, Эдмонд, – сказал он слуге.
«Эдмонд», – подумал я. Кобб называл его Эдвардом. Когда слуга удалился, мистер Хаммонд принялся буравить меня своими злыми карими глазами.
– Как я понимаю, у этого мистера Уивера безупречная репутация, – сказал он, – но здравый человек никому не доверит такую сумму – это больше, чем можно честно заработать за многие годы.