Эта Маш Хадидже была необычной особой, одной из величайших милостей Господа для меня. В жизни не встречала никого такого же верного и доброго. Она была божьим человеком в полном смысле этого слова: необыкновенно простая и в то же время смышленая. Ее простота была врожденной, а проницательность – божественной проницательностью бедняка и в то же время того, кто ни в чем не нуждается. Равнодушие к благам этого мира, свойственное ее натуре, не имело себе равных. Деньги для нее мало что значили – была благодарна и когда они были у нее, и когда их не было, и даже если их мало было – делилась с другими.
За все то время, что мы жили вместе, я не видела, чтобы она хоть риал отложила или лишнее платье для себя припасла.
Но важнее всего были ее сердечность и великодушие. Когда у нас были гости, она ставила на стол наш арак и закуску и стояла, готовая прислуживать, если нам что-то понадобится. Радушно обслуживала нас и в конце просила разрешения пойти почитать намаз и зикр.
Ни разу не случалось, чтобы она хмурилась, или замечание сделала, или стала призывать к одобряемым религией поступкам и удерживать от дурных. Но уже само присутствие этой тихой, порядочной и доброй женщины на всех оказывало благотворное влияние.
Друзья тогда мне сказали: «Дай отпуск своей Маш Хадидже, пусть поедет отдохнет, а мы сами справимся. Стыдно нам перед ней пьянствовать».
Ну и слова! И это говорили те, у кого вообще не было ни стыда, ни совести!
Где я ее отыскала, как она появилась в нашем доме и осталась жить со мной – это долгая история, и не будем здесь это обсуждать. Я сказала об этом лишь затем, чтобы напомнить тебе кое о чем другом: такие качества в людях следует ценить, и в твоем доме тоже много лет был подобный человек, которого ты не ценил.
Что ты на меня смотришь так, будто услышал самые странные в мире слова? Если уж говорить по совести, разве твоя супруга и мать Ками не была таким человеком? Каких качеств из тех, что я назвала, не было у Амене? Если беспристрастно оглянешься и посмотришь на свою жизнь, увидишь, что они у нее были, как и еще несколько десятков других добродетелей, ни одну из которых ты не ценил и никогда – ни пока жива она была, ни после смерти ее – не был признателен. И покуда ты еще жив, у тебя есть шанс милостыней и благотворительностью постараться исправиться перед ней, чтоб сердце ее ублажить, ведь плохого супруга возьмут за шкирку как в этой жизни, так и в иной.
Не смотри так на меня. Это не ясновидение. Все это мне поведал тот, кто лично был свидетелем той несправедливости, что ты творил. Вы-то думали, что Ками сумасшедший, а он всех нас умнее был! Да я и сама, если бы у меня был такой отец, как ты, с ума бы сошла!
Я знаю, что у тебя нет настроения слушать проповеди и попреки, да я и не собиралась вовсе читать тебе их и не собираюсь, только ты должен был услышать эти слова. Они тебе нужнее ужина были, и я знаю, что ты жаждешь узнать и все остальное.
Какая история тебе сейчас важнее? До того, как прийти сюда, для тебя самым главным был вопрос: почему я тебе не поручаю продать свой дом? Здешняя атмосфера, однако, затмила этот вопрос, и моя история стала тебе важнее, чем вопрос с домом. Теперь, полагаю, важнее их всех будет рассказ о Ками, подростке, который пятнадцать лет назад был похищен однажды вечером одной танцовщицей и после этого бесследно пропал.
Если бы кто-то посторонний услышал эту историю, то ему обязательно стало бы интересно проследить за ее продолжением и выяснить, что же стало с тем парнем.
А тебе ни как отцу, ни как просто имеющему отношение ко всему этому, ни как просто посвященному в эту историю неинтересно было узнать о том, что же было дальше с тем парнем?
Для тебя было настолько важно сохранить связи при дворе, свое положение и состояние, чтобы ты мог продвигаться и дальше, что ты, оправдывая сына, даже втайне не стал следить за его судьбой?
То есть все эти годы ты ни на миг не скучал по Ками? Не тосковал по нему ни секунды? Даже воспоминания о нем ни разу не нахлынули на тебя?
Допустим, еще до революции ты считался со двором, а что же после нее? Даже если ты думал, что он умер, то по меньшей мере должен был отыскать его могилу или прах!
Ты Хаджи Амин? И что с того! Тысячу раз в Мекке был? Ну и что! Построил мечети, школы и поликлиники? И что! Если у тебя нет сердца, все это и гроша ломаного не стоит! Не знаю, может, я и ошибаюсь, но тот Господь, которого я знаю, сначала сердце у человека ищет, и если сердца нет, то Он не примет в расчет все эти благодеяния, даже если они будут величиной с гору Дамаванд.
Прояви терпение! Сейчас не время лицемерить! Выпей вот подслащенной воды. Она тебе быстро поможет прийти в себя, терпи! Грядет еще одна буря, а возможно, и не одна! Ты не ждал такого дня, зато я ясно и отчетливо видела его еще тогда, пятнадцать лет назад.
После той ночи Господь сдернул пелену с моих глаз и показал всю правду, так что даже если бы я всю жизнь училась и перевоспитывала себя, то ничего бы не получила в итоге.
Хадж Амин! Богом клянусь, что Он рядом, даже ближе, чем яремная вена! До чего же путь Господа близок! До чего прост! Тебе достаточно сделать к Нему один шаг, чтобы Он бросился к тебе бегом, да только мы и одного шага не делаем, стоим на месте и ждем, что его за нас Господь сделает. Он-то делает, да мы все какой-то предлог ищем, самый малый предлог, и из-за него отказываемся от Бога.
Если кто-нибудь ощутит всю сладость Его любви, просто невозможно потом относиться к этому легкомысленно.
Через несколько дней, после того, как шум улегся и почти все уже потеряли надежду меня найти, я сняла целый дом в районе Тегеран Парс, а свое прежнее жилище продала. Да что говорить зря – не я продала, а Маш Хадидже, – эта простая деревенская женщина заодно все дела мои привела в порядок, словно профессиональный юрисконсульт. Я даже в нотариальную контору не заходила: подписала все бумаги прямо в машине, отдала ключи и получила деньги.
Прежде нужно было очистить неправедно нажитые деньги – ведь на них нельзя вести праведную жизнь.
Возможно, ты слышал об аятолле Саиди – он руководил коллективным намазом в мечети Муса Ибн Джафар, что в конце улицы Гияси. Ты наверняка знаешь улицу Шахбаз – сегодня это улица 17-го шахривара; немного не доходя до площади Хорасан, последним переулком слева был переулок Джахан Панах, до революции – Гияси. В конце Гияси по правую сторону и находилась мечеть Муса Ибн Джафар.
Впервые я увидела аятоллу Саиди, когда мне было лет семь-восемь. Но в то время мы его знали еще как господина Саиди. Во-первых, он был молод, чтобы зваться аятоллой, а во-вторых, он был близким другом моего отца, и их дружба не знала званий и титулов.
Не удивляйся, что я излагаю некоторые факты в деталях и подробностях. Бывают моменты, которые только с виду просты, да зато меняют весь ход человеческой жизни. Знай, что если я вынужденно останавливаюсь на каком-то месте в этом поспешном обзоре прошлых лет и событий, то это не просто так.
Моя мать только что умерла, и господин Саиди пришел к отцу, чтобы выразить соболезнования и все такое.
Я в том возрасте хоть и не понимала, что такое смерть, но столько рыдала и горевала – я ведь была единственной девочкой в семье, поскребышем, и потому ясно, какой невыносимой болью для такого ребенка было потерять мать.
Господин Саиди захаживал к нам еще до той трагедии, однако я его не видела: когда он приходил, то шел сразу в комнату отца. Чай, фрукты и угощения для него обычно приносили братья.
Кажется, господин Саиди пришел к нам через три-четыря дня после поминок по матери[5]; это уже спустя много времени, после поминок на сороковой день, к нам стали приходить родные и друзья, и дом был то полон гостей, то пуст.