Его кончину оплакал весь политический мир Британии (особенно это касается лейбористского крыла), но для того, чтобы оценить величие Филипа Гоулда как человека, нам не требуется вспоминать о его политических взглядах. Всей своей жизнью он демонстрировал ту доблесть, которую редко оценивают по заслугам. Она называется энтузиазм. Его убежденность, что стоящая впереди цель достижима, вдохновляла все его окружение – от коллег до членов семьи, близких друзей и даже футболистов команды «Queens Park Rangers». Всегда открытый и дружелюбный со всеми, даже совсем незнакомыми людьми, он был всей душой предан друзьям и при этом честен и благороден по отношению к противникам. После его смерти стало понятно, сколь весомый вклад он внес в британскую политику.
Сражаясь с бедами и угрозами, привнесенными в его жизнь смертельной болезнью, он даже в этой борьбе сумел увидеть свой общественный долг. Он поставил себе целью просветить окружающих и принести им успокоение, победить то, что он трактовал как неведение и непонимание, и, конечно, страх. Именно это и были враги, сгрудившиеся вокруг него во время роковой болезни и процедур лечения.
Один раз Филип уже пережил опыт смерти. Это было в молодости, когда он присутствовал при смерти отца. «Вот последние слова, которые я от него услышал: „Это мой сын, и я горд за него“. И я решил оправдать эту его гордость». Гоулд помнил страдания, пережитые им в последние часы жизни отца. Он помнил, как мучительны были последние его вздохи, как страшил его звук смертного колокола. Эти же страхи должны были прийти к Филипу и в последний час его жизни.
Однако, ступив на Территорию Смерти, Филип решил исследовать и нанести на карту эти новые земли. Он обошел все их границы и решительно направился в самый центр неведомой страны. Данная книга – отчет об этой отважной кампании. Не так уж и важно, что она написана одним из самых влиятельных политиков последних двух десятилетий. Да, имена премьер-министров и других гигантов современной общественной жизни временами проскальзывают на этих страницах, но здесь они появляются в роли друзей, а не политических деятелей.
Эта книга не о политике. Это книга о раке и смерти. Это книга о человеке и его болезни, его семье и друзьях, врачах и медсестрах. А в самой сердцевине книги остаются жена Филипа Гейл и его дочери Джорджия и Грейс, которых он любил больше всего на свете.
Кит БлакморПодвиг странствия
Вся эта история начинается в десять утра во вторник 29 января 2008 года в одной частной лондонской клинике…
Я лежу на боку в самом центре эндоскопической лаборатории, несколько расслабленный из-за действия анестезии, но при этом в полном сознании. Я слышу тихий неразборчивый гул от разговоров персонала, а эндоскоп постепенно протискивается мне в глотку. Все, что он видит, тут же отображается на телеэкранах. Я предпочитаю на эти картинки не смотреть.
До поры до времени все идет так, как и должно быть, приглушенные голоса сообщают какую-то информацию, и тут – будто на стадионе Уэмбли забивают нежданный гол. Вся комната наполняется шумом и суетой. Врачи обнаружили опухоль, и я слышу слова: «Большая опухоль». Они говорят громко, не стесняясь, будто меня здесь нет, я словно бы наблюдаю со стороны, как решается моя участь.
Наконец эндоскоп вынимают, и врач с едва скрываемым возбуждением сообщает мне, что они только что обнаружили некое новообразование, которое наверняка является злокачественной опухолью, причем довольно крупной. Неопределенность страшит меня больше, чем сам диагноз. «Какие у меня шансы?» – спрашиваю я. «Пятьдесят на пятьдесят», – отвечает врач, и я ощущаю одновременно и отчаяние, и надежду. Все не так уж и здорово, но шансов больше, чем можно было бы ожидать. Есть за что бороться.
И тут неведомо откуда появляется хирург. Он быстро окидывает взглядом снимки и говорит, что имеет место раковая опухоль на стыке между пищеводом и желудком. И через секунду я перестаю быть хозяином собственной жизни.
Меня выкатывают из операционной и возвращают в мою палату, только теперь я уже не просто обследуемый, а раковый больной. В палату вбегает моя жена, Гейл Ребак. Ее лицо лучится надеждой и любовью, она уверена, что все будет в порядке. Всего лишь час назад мне сказали, что вероятность рака весьма мала, и я успел позвонить, чтобы развеять ее страхи. Это была ошибка – не следовало порождать ложные надежды.
Теперь я сообщаю ей страшную правду. Голос у меня хриплый, поскольку я нервничаю, и я вижу, как она на глазах надламывается, будто ее ударили в солнечное сплетение. Она говорит, что все будет хорошо, но не верит собственным словам. Я звоню дочери Джорджии, которая ведет какую-то исследовательскую работу в Манчестере. Она потрясена и никак не может воспринять эту новость. Гейл сама берет трубку и выходит из палаты, чтобы продолжить разговор. Сквозь двери я слышу их и понимаю, что обе уже в слезах. В этой ситуации самым страдающим оказываюсь не я.
Мы молча едем домой. Гейл пребывает мыслями где-то очень далеко. Она вглядывается в собственную жизнь, развертывающуюся перед ее глазами. Я чувствую себя виноватым. Получается, это я причинил ей горе.
Я сразу же принимаю решение вести себя так открыто и честно, как только можно. Я должен обсуждать случившееся с окружающими, а не решать этот вопрос в одиночестве. Да, я теперь нуждаюсь в помощи, но помощи ждут и от меня. Я не причисляю себя к настоящим лидерам, и если оказываюсь иной раз на руководящих позициях, то лишь потому, что умею объединять людей каким-то единым порывом, заражать их энтузиазмом и наделять энергией. Однако сейчас ситуация совсем другая. Теперь на меня возлагаются настоящие лидерские обязанности. Я завишу от помощи других людей, но и для них должен служить надежной опорой.
Я начал обзванивать знакомых, и разговоры с ними протекали вполне нормально. Я чувствовал их тепло, и оно придало мне силы. Я подумал, что нужно было раньше понимать, как хорошо ко мне относятся люди. В основном я слышал два утешающих аргумента. Первый: «К таким счастливчикам, как ты, болячки не липнут». Второй: «Ты исключительно сильный человек, так что и здесь выйдешь победителем». Итак, первый аргумент уже опровергнут. Остаются надежды только на второй.
В первую очередь я собирался позвонить младшей дочери Грейс, которая в это время была в Оксфорде. Мне почему-то не хотелось сообщать эту новость по телефону, и я сказал, что мы собираемся вечером ее навестить. Я добавил, что дела достаточно серьезные, но мне хочется поговорить с ней с глазу на глаз. В таком повороте тоже были свои сложности, но это было лучшее, что я мог придумать.
Мою сестру Джилл новость потрясла, но она приняла ее с присущей ей добротой. Она у меня проповедник, так что уж ей-то всегда удается найти нужные слова. Родители Гейл сразу утратили равновесие, и успокоить их было весьма сложно. Питер Джонс, мой самый близкий друг еще со времен учебы в Университете Сассекса (University of Sussex), всегда отличался неколебимым оптимизмом, но и в его голосе я почувствовал тревогу.
Аластер Кемпбелл просто впал в ступор. На своем веку он уже сталкивался с раком, и теперь ему было суждено увидеть, как еще один из его ближайших друзей и политических соратников падет жертвой этого заболевания. И тем не менее он, как всегда в сложных переделках, продемонстрировал абсолютное хладнокровие и преданность. В такие крайние моменты ему все по плечу.
Позже он перезвонил Джорджии и попытался ее успокоить. Потом она рассказала мне, что после моего звонка впала в панику, поскольку никогда раньше не допускала и мысли о моей смерти или хотя бы болезни. Она почувствовала опустошенность, пребывала в какой-то истерии, бесцельно бродила по улицам Манчестера, пока ей не дозвонился Аластер. Наши дети росли вместе, как члены одной семьи, и Калум, младший сын Аластера, который учился в Манчестере в университете, нашел мою дочь и все время был рядом с ней. Вот так, вместе, они вернули ее к жизни.