– Давай, – согласился я, – расставим.
Я любил шахматы; на работе я к ним здорово пристрастился и играл далеко не хуже других, «обувая» самого Фюрера, а он считался у нас сильным игроком.
– У меня первый разряд, – честно предупредил Валерий.
– Поборемся.
– Играем как – «железный» закон: взялся – ходи?
– Само собой.
Мы сделали несколько первых ходов.
– Слабовато, – сказал Валерий разочарованно и забрал у меня первую пешку.
Я быстро понял, что шансов у меня никаких.
– Слабовато, – непременно повторял он, отбирая у меня одну фигуру за другой и выстраивая их в аккуратный ряд около доски.
Я потерял ферзя, но почему-то ни за что не хотел сдаваться, продолжал игру, пускаясь в какие-то отчаянные авантюры и подолгу задумываясь над ходами. А Валерий как будто не торопился давать мне мат. Мой король позорно метался по открытому пространству, а Валерий спокойно ставил второго ферзя.
– Да, слабовато, – вторил Валерию наблюдавший за игрой Игорь Евгеньевич.
Лора и Жанка о чем-то шептались, устроившись на диване.
– Анто-он! Куда ты подевался? – доносился до меня гнусный голос маман.
Я и сам не понимал, почему никак не покончу с этой бессмыслицей, которую и игрой-то нельзя было назвать.
– А король-то голый! – констатировал Игорь Евгеньевич.
– Анто-он! Анто-он! Где ты, деточка? Кис-кис-кис!
Я отступил королем на единственную возможную клетку.
– Ну вот, – натянуто улыбаясь, пошутил я, – бешеный король!
Из коридора раздался вопль маман:
– АНТО-О-ОН!!!
Когда мы выбежали в коридор, то увидели, что дверь в туалет распахнута, а маман стоит на коленях перед унитазом, в котором покоится мертвый кот со вздувшимися на мордочке яркими кровавыми пузырями.
Завизжала Жанка. Игорь Евгеньевич и Лора бросились поднимать маман.
– Дела!.. – пробормотал Валерий.
Некоторое время мы оцепенело смотрели друг на друга.
– Как же ОН должен был нас всех возненавидеть! – вдруг прошептала Жанка.
Только теперь мы заметили, что среди нас нет Кома. Никто не видел, как он исчез из квартиры.
– Он – маньяк! – сказала Лора.
– Да почему вы решили, что это он сделал? – воскликнул я, сам ощущая нелепость своего вопроса.
– Ты кого к нам привел?! – набросилась на меня маман. – Я сразу поняла, что это за товарищ!
– Вы тоже хороши, – возразил я. – Я вас предупреждал, что у него убили лучшего друга по имени Антон, а вы…
– Может, он контуженный? – предположил Валерий.
– Одно ясно, – сказала Лора, – он опасен для окружающих. Его необходимо как можно скорее изолировать и лечить.
– Фашист! – вмешалась маман. – Таких не лечить, а расстреливать надо!
– Но ты сама его довела! – сказала Жанка.
– Вызвать милицию! – воскликнул Игорь Евгеньевич.
– Если честно, маман, – сказала Лора, – Жанка права. Ты ведь прекрасно понимала, как легко спровоцировать у него взрыв накопившихся аффективных переживаний…
– Не умничай! – огрызнулась маман. – Если бы я знала, я бы вызвал дежурную бригаду.
– Где он живет? Мы его упечем! – горячился Игорь Евгеньевич. – Я звоню в милицию.
– Он, конечно, псих, – рассудительно сказал Валерий, – но они ему все равно ничего не сделают, а вот вы точно хлопот не оберетесь.
– Да уж, – кивнула Лора, – не очень-то красиво мы будем выглядеть в этом деле.
– Делайте что хотите!
Маман махнула на нас рукой и, разгневанная, удалилась в свою комнату. Следом ушел Игорь Евгеньевич.
Валерий поднял над унитазом мертвого кота и сказал Жанке:
– Ну-ка, принеси во что его завернуть.… И мою сумку.
Он ловко упаковал кота, мгновенно обернув газетами, запихнул в сумку, а потом долго мыл руки.
– Крутой у тебя приятель, – сказал он мне. – Но его, в общем, тоже можно понять.
За эти слова я его просто зауважал, забыв и думать о моем шахматном унижении.
– Теперь нужно решить, кто займется выносом тела, – продолжал Валерий. – Бросим жребий?
– Не надо. Я вынесу, – сказал я.
– И я с тобой, – сказала Жанка и побежала накинуть шубку.
Мы вышли во двор к мусорным бакам. Я выбрал бак, заполненный до половины, и вытряс из сумки упакованного кота. С глухим стуком шмякнувшись о стенку бака, сверток исчез в груде мусора. Я поставил сумку на снег и достал спички. Я бросал в бак зажженные спички, пока в мусоре не загорелась бумага. Потом, отойдя на несколько шагов, перекрестил бак.
Мы вернулись в подъезд и зашли в лифт. Я нажал кнопку, и кабина поползла на последний, шестой этаж. Шуба на Жанке была расстегнута, и с футболки на меня смотрели белые буквы трафарета «LOVE», любовь.
– Ну, – сказала Жанка, – поцелуй меня сам!
И как-то мгновенно, не раздумывая, я шагнул к ней и поцеловал в губы. Я приник ртом к прохладному, гладкому яблоку, а кабина тащила нас высоко вверх.
– Хватит! – взмолилось яблоко. – Мне страшно!
Кабина стояла на шестом этаже. Я открыл дверь лифта и, сунув Жанке в руки пустую сумку, сказал, что к ним сейчас не пойду. Пусть передаст Лоре, что я поехал домой.
Я вышел из подъезда. Из мусорного бака валил медленный серый дым, зловонный, как всегда, когда горит помойка.
Приехав домой, я обнаружил в почтовом ящике записку от моего друга Сэшеа.
«Я ВСЕ-ТАКИ УШЕЛ ОТ ЖЕНЫ, И НА ЭТОТ РАЗ ОКОНЧАТЕЛЬНО, – писал он. – НЕ НУЖНО РЖАТЬ! Я НЕ ТАКОЕ НИЧТОЖЕСТВО, КАК ТЫ ДУМАЕШЬ. НЕ ЖЕЛАЮ ПРЯТАТЬСЯ НИ ПОД КАКОЙ МАСКОЙ, НЕ ТО, ЧТО НЕКОТОРЫЕ.
Я ТЕБЯ ИСКАЛ. ЗВОНИЛ В СОКОЛЬНИКИ. ЖАНКА СКАЗАЛА, ЧТО ТЫ УЕХАЛ С ДРУГОМ. С КОМОМ? (КСТАТИ, ОН ЗВОНИЛ НА РАБОТУ, КОГДА ТЫ СЛИНЯЛ. Я ДАЛ ЕМУ ТЕЛЕФОН ТВОЙ И СОКОЛЬНИКОВ.)
ЖАНКА СКАЗАЛА, ЧТО ТЫ ЕЕ ВОСПИТЫВАЛ (???) КАК ДРУГА ПРОШУ, БОЛЬШЕ НЕ СМЕЙ! У МЕНЯ НАСЧЕТ НЕЕ БОЛЬШИЕ ПЛАНЫ, ТЫ ЗНАЕШЬ.
Р.S. БЫЛ В 22.10 С БУТЫЛКОЙ ВОДКИ. ЧАСТЬ ВЫПИЛ.
Я».
Потом позвонила Лора и предупредила, что останется ночевать в Сокольниках. Я поблагодарил за предупреждение. У меня тут же возникла мысль перезвонить проверить, действительно ли она там. Но вместо этого я пошел в ванную и пустил воду.
Я сидел на краю ванны, рассматривая себя в зеркале, когда телефон зазвонил снова. Я улыбнулся, подумав, что теперь, возможно, Лора проверяет меня, и решил не брать трубку. Я залез в ванну. Звонки прекратились. В замкнутом пространстве кафеля и зеркал плеск воды походил на хруст фольги.
– Са-са-сардинел-ла! – сказал я гундосо, как в банку.
Через полчаса, сонный, я выволок из ванны свое налившееся тяжестью тело, обтерся широким, как простыня, полотенцем и рухнул в постель. Телефон зазвонил в третий раз, и я снял трубку.
– Спокойной ночи! – прошептала Жанка, и в трубке раздались короткие гудки.
Засыпая, я был уверен, что завтра увижу ее вновь.
Удивительно, что и на следующий день я проснулся с этой уверенностью. Ощущение было таким славным, что я не заметил, как снова заснул, и опоздал на работу.
– Готов искупить кровью, – сказал я Фюреру, входя в лабораторию.
– Тогда поступаешь в распоряжение Оленьки, – усмехнулся тот. – Пусть она решает, что с тобой делать.
Обреченно вздохнув, я уселся рядом с зардевшейся от счастья Оленькой, которая уже приготовила бумаги и принялась объяснять мне нашу совместную работу. Я добросовестно вникал минут десять, но потом стал клевать носом.
– Ты устал? – спросила Оленька.
– Извини, – встрепенулся я и положил под столом руку на ее колено.
– Я сама все сделаю! – сказала Оленька.
– Что ты!
– Да здесь не так уж и много, только… – прошептала она, – ты побудь со мной еще минутку, не уходи!
– Знаешь, – вдруг сказал я ей, – я наверно буду разводиться с женой.
Сэшеа дожидался меня в нашей излюбленной нише на лестнице черт хода.
– Меня бы Фюрер замучил до смерти за такое опоздание! – первым делом сказал он мне.
– И правильно бы сделал, – согласился я.
– Ладно, ладно! Видел я, как ты массировал Оленьке коленку под столом. Оленька тебе еще не надоела? Все-таки уродина… Я бы ее даже поцеловать не смог.
– Что ты, она так замечательно компенсирует свою ущербную внешность, что еще не скоро надоест! – сказал я таким проникновенным тоном, что у легковозбудимого Сэшеа сразу испортилось настроение.
– Видишь, как трудно хранить верность жене, – мстительно начал собравшись с духом. – Все дело в том, что нет большого чувства. Сначала я думал, что мужчина так устроен: вечно косит налево. Но теперь понял, что предательства в семье никогда не будет, если есть большое чувство. Поэтому я считаю, честнее сразу порвать, чем юлить.