7 июля 1913 г. Эрих фон Фалькенгайн стал прусским военным министром, одновременно получив звание генерал-лейтенанта. Назначение было связано не только с его исполнительностью и профессионализмом, но и тем, что он был знаком с кайзером как один из военных инструкторов кронпринца Вильгельма. Фалькенгайн сменил на этом посту И. фон Геерингена, ставшего во главе одной из армейских инспекций, то есть командиром одной из 8 армий в случае войны. Должность военного министра являлась для офицера Генштаба всего лишь очередным этапом карьеры, на котором приобретался необходимый административный опыт. Вскоре новый глава военного министерства погрузился в решение сложных вопросов постепенного увеличения численности армии, повышения дисциплины и спаянности в воинских частях.[11]
В ведении военного министра находился широкий круг вопросов, и именно Фалькенгайну уже через год после назначения довелось принимать важнейшие для судеб Германии и всей Европы решения, которые привели к запуску механизма развертывания германской армии летом 1914 г. Э. фон Фалькенгайн, прекрасно знакомый с тем титаническим масштабом работы, которая была проделана для организации развертывания германских армий по плану Шлиффена, и сложностью процессов мобилизации миллионов солдат, решительно стал на сторону главы Генштаба Г. Мольтке-младшего, заявив о невозможности полумер и резких изменений в случае начала реализации стратегических планов войны с Антантой. Понимая важность каждого дня и каждого часа для увеличения шансов на быстрый разгром Франции, Фалькенгайн высказался за неуклонное выполнение плана мобилизации германской армии, хотя и был против официального объявления войны как Франции, так и России.[12] Таким образом, он являлся одним из тех, кто несет ответственность за необратимость событий, приведших к объявлению войны Российской империи 1 августа 1914 г. и одновременному вторжению германских войск в Люксембург и Бельгию.
С началом Первой мировой войны Фалькенгайн остался на посту прусского военного министра. Уже 5 августа, после того как выявились три катастрофических провала германской довоенной дипломатии – отказ Бельгии пропустить германские войска, нейтралитет Италии и вступление в войну Великобритании – Эрих фон Фалькенгайн пророчески заявил: «Даже если в результате этого мы пойдем на дно, все равно это было красиво».[13] На фоне оптимизма, царившего в армейских кругах, относительно перспектив скоротечной победоносной войны с Францией и Россией (британские экспедиционные силы у немцев вообще не принято было учитывать всерьез), эта оценка ситуации свидетельствует о незаурядном умении трезво оценивать и свои силы, и силы противника.
Исполнительность, профессионализм, настойчивость и безукоризненная иерархическая этика достаточно быстро обеспечили Фалькенгайну доверие и уважение со стороны кайзера Вильгельма II. В тяжелейшей, чреватой хаосом в управлении войсками ситуации сентября 1914 г. именно в своем военном министре кайзер увидел спасителя. Поражение германских войск в битве на Марне 5–12 сентября означало крушение многолетних трудов и расчетов на вывод из войны Франции, к чему германские генштабисты не были готовы. И без того склонный к пессимизму глава Генштаба Мольтке-младший был совершенно надломлен этой неудачей и потому не мог исполнять свои обязанности. В лихорадочной растерянности Вильгельм II предложил пост временно исполняющего обязанности главы Генерального штаба 53-хлетнему военному министру, и тот согласился, став главой 2-го верховного главнокомандования (ОХЛ) (сентябрь 1914 – август 1916 гг.).
Признать на весь мир факт стратегического поражения на Марне, подчеркнув его громкими отставками, германское командование не могло, поэтому было принято решение официально оставить за Мольтке его пост, а назначение Фалькенгайна не афишировать. Тем не менее, Э. фон Фалькенгайн быстро дал понять, что в советах своего предшественника не нуждается, а все попытки Мольтке-младшего осенью 1914 г. вернуть себе влияние и пост главы Генштаба окончились неудачей.[14] 3 ноября 1914 г. Фалькенгайн официально стал исполняющим обязанности начальника Полевого Генерального штаба при сохранении своего министерского поста, и двусмысленное положение до некоторой степени было ликвидировано. Совмещение руководства военным министерством и Генеральным штабом нарушало германскую традицию и во многом противоречило сложившейся структуре взаимоотношений разных частей германской военной элиты. Немедленно сложилась тяжелая ситуация с субординацией, поскольку командиры некоторых корпусов и армий были старше Фалькенгайна, выше по званию и психологически трудно привыкали к подчинению такому начальнику.
Фалькенгайн, не взирая на трудности, сразу же включился в работу по подведению максимально приемлемого итога первой фазы войны на Западе, что привело к «бегу к морю» в сентябре-ноябре 1914 г. Результаты его теперь принято оценивать как неудовлетворительные для Германии, однако на фоне растерянности командиров и крайней усталости войск после отступления немцев за р. Эна, чреватой общим отходом германских армий с занятых территорий, достигнуто было не так уж и мало. Германские войска удержали за собой почти всю территорию Бельгии,[15] существенную и промышленно развитую часть Северной Франции, не уступив сколько-нибудь значимого куска германской территории. Абсолютная непредвиденность затяжной позиционной войны, катастрофическая дипломатическая ситуация и тяжелое стратегическое положение заставили Фалькенгайна с нуля вырабатывать «большую стратегию» Великой войны, определять цели Германии и желаемые условия мира, решать принципиальную дилемму о главном фронте и приоритете подкреплений. 18 ноября 1914 г. он сформулировал свое видение выхода из бесперспективной ситуации войны с превосходящими силами противника на двух фронтах: антантовская коалиция должна быть расколота, а для этого – обязательный сепаратный мир, который желательно заключить с Россией на компромиссных условиях.[16] За эту позицию Фалькенгайна упрекали в русофильстве,[17] в то время как многие политические и военные деятели Германии были русо- и славянофобами.
С первых же дней пребывания Фалькенгайна на высшем посту в германских вооруженных силах (роль главнокомандующего – кайзера – неуклонно становилась номинальной) все сильнее давала себя знать растущая популярность героев востока, творцов широко распропагандированной победы при Танненберге Людендорфа и Гинденбурга. Пользуясь своим огромным влиянием на германскую общественность и придворные круги, они попытались с ходу перехватить управление германскими армиями у непопулярного и временного исполняющего обязанности главы ОХЛ военного министра. Однако Фалькенгайн, будучи беспристрастным аналитиком, успехи на востоке оценивал как не имеющие серьезных стратегических последствий. Главным фронтом он полагал Западный, а потому не желал тратить резервы на бесполезные, хотя и эффектные наступления против русской армии. Между Гинденбургом и Фалькенгайном завязалась оживленная переписка, в которой они с трудом удерживались в рамках традиционной этики, следовали взаимные обвинения в зависти.[18] Неразрешимое противоречие между ними было в том, что первый был склонен к большим замыслам на основе убеждений, а не расчетов, а второй всегда предпочитал «синицу в руках» и преследовал ограниченные, но достижимые цели. Конфликт подогревался и личной неприязнью, вызванной особенностями характеров полководцев. Людендорф был слишком груб и несдержан, Гинденбург неуместно демонстрировал несоразмерное своему вкладу в победы на востоке «величие», Фалькенгайн отличался самоуверенностью и не желал кого бы то ни было посвящать в свои замыслы и тем более обсуждать их с подчиненными и союзниками.