Агент говорит это с таким сожалением, словно именно он виноват в таком досадном факте. Собственно, таким я и представлял себе торговца домами и автомобилями. Узкий, немного вытянутый нос. Хитрый прищур маленьких бегающих глаз, короткая бородка без усиков, хрящеватые уши, прижатые к голове. Что-то в его облике дьявольское, словно сама профессия пройдохи накладывала отпечаток на его облик. Подумав об этом, я даже повеселел. А потом вспомнил про свою профессию и разозлился. Получается, у меня лицо палача либо убийцы.
Мы обещаем подумать о приобретении недвижимости и прийти снова. После чего отправляемся в туристическое бюро, через которое и сняли свою квартиру. Там нас принимает женщина в возрасте, уверенная в себе, холодная, некрасивая и немного злая. Она говорит хорошо поставленным голосом, так убедительно и четко, что мне все время хочется сделать какую-нибудь непристойность в ее присутствии, например, снять брюки. Она напоминает мне мою учительницу физики, которую мы боялись и не любили. Хотя, став старше, я понял, что напрасно не любили, она была довольно красивой женщиной. Просто на ее злом, неудовлетворенном лице всегда лежала печать высокомерия и обиды, которую мы ей не прощали. Уже после школы я узнал, что ее муж работал в исследовательском институте и, когда она выходила за него замуж, был довольно перспективным кандидатом наук, но постепенно стал пить, забросил науку, так и оставшись кандидатом. А она, уже видевшая себя профессорской женой, осталась рядовой преподавательницей физики в школе. И то, что она не могла простить своему мужу, сказывалось на нас, ее учениках.
Впрочем, мне знаком синдром «вечного кандидата». И не обязательно в науке. Есть много людей, что хорошо начинают свой бег, вырываются вперед и… потом резко сдают. В молодости мы все максималисты. Но не знаем, что нужно равномерно распределять силы на дистанции. Хотя кто может знать, что такое равномерное распределение сил? У Чагчарана, в Афганистане, погиб мой кореш, старший лейтенант Игорь Синицын. Ему было всего двадцать четыре года. Погиб практически мальчиком. Потом мы узнали, что ему посмертно дали орден Красной Звезды. Интересно, что такое наградить посмертно? Послать весточку в рай, чтобы человек радовался? Не лучше ли вместо того, чтобы кощунственно награждать умершего человека, просто выдать его семье приличное пособие?
Меня за эти мысли в Афгане много ругали. Говорили, что я не понимаю важности подобного жеста, что человек своей смертью заслуживает эту награду, которая остается в его семье. А я все равно считаю — это кощунство и надругательство над мертвым. Награждать посмертно — все равно что после смерти давать звание «народного артиста» или присваивать лауреатский титул. Глядишь, скоро умершему будут присваивать и очередные звания. Если можно давать награды, почему нельзя мертвого продвигать по службе? Мне недавно говорили, что уже есть случаи, когда дают звания после смерти. Может, поэтому мы и войну просрали, что живых ценить не умели, а мертвых потом презирали. За глупость и за смерть. Так стыдно, когда об этом вспоминаешь.
Вечером мы сидим в другом баре, у вокзала. Бармен толстый, добродушный, веселый, болтливый и, по-моему, влюбленный в Надю. У французов помешательство на худых женщинах, вот Надя ему и понравилась. Причем мое присутствие его явно не смущает. У них это в порядке вещей, иметь «друга семьи». Вот он и решил помочь мне — инвалиду, став «другом» нашей семьи. Думаю, Надя переводит не все его комплименты. Боюсь, некоторые очень двусмысленные, но ничего доказать не могу: французского я не знаю.
А нашего бармена уже понесло. Он дарит Саше какие-то конфеты, присев за наш столик, и, уже не обращая на меня внимания, беседует с Надей. Я вынужден терпеть это хамство, лишь напоминаю ей, чтобы не забывала о нашем деле. Как мне не хватает знания языка. И думаю, не только из-за Рашида Касимова. Надя смеется, ей приятно слушать комплименты этой жирной свиньи.