– Останков Альфонса Ребане, – повторил я. – Я не ослышался?
– Нет.
– Тогда объясните, о каких останках вы говорите.
– О том, что было в гробу.
– Продолжайте. Я слушаю. Вы видели, что было в гробу. Я тоже видел. Но я, может быть, чего‑то не рассмотрел?
Янсен извлек из кармана бумагу с гербом города Аугсбурга и продемонстрировал ее мне:
– Это акт об эксгумации. Вы читаете по‑немецки?
– Читаю. Но мало что понимаю.
– Я переведу. «Такого‑то числа месяца марта сего года в ноль часов сорок минут по распоряжению мэра города Аугсбурга за номером таким‑то надзирающим прокурором таким‑то произведена эксгумация могилы номер такой‑то на участке номер такой‑то». Описание внешнего вида гроба. Материал: «Eichenholz». Дуб. «Сохранность хорошая, никаких следов ранее производившегося вскрытия не зафиксировано». И далее: «Alles Inhalt des Sarges war estnische Seite ubergegebt». «Все содержимое гроба передано эстонской стороне».
– И это все?
– Нет. «Надгробный камень из черного гранита с надписью „Альфонс Ребане“ передан эстонской стороне также». Вот теперь все. Что вы на это скажете?
– Что немцы – народ предусмотрительный.
– Это официальный документ, господин Пастухов.
– Вам‑то с этого что? Вы собираетесь торжественно хоронить эту бумагу? Тогда все в порядке.
– Мы собираемся торжественно хоронить останки национального героя Эстонии. Надзирающий прокурор не взял на себя ответственности решать, каким именно было содержимое гроба.
– Он видел, – напомнил я.
– Он будет молчать.
– Видели могильщики.
– Они будут молчать. Все немцы будут молчать. Герр Мольтке заверил меня, что это их не касается.
– Томас тоже будет молчать?
– Глупый вопрос. Он в этом заинтересовал больше всех.
– Он об этом знает?
– Узнает.
– А вы сами, господин Янсен?
– Что я?
– Вы тоже видели содержимое гроба.
– Я не специалист. Я не разбираюсь в останках. Я видел то, что лежало в гробу. У меня нет оснований сомневаться в том, что это были останки Альфонса Ребане. Чему вы усмехаетесь, господин Пастухов?
– Я представил себе такую картину. Идет торжественная процессия. В толпе стоит высокий худой старик. Кто‑то спрашивает: «Кого хоронят?» И он говорит: «Меня». И хохочет зловещим хохотом. Таким, знаете ли, мефистофельским.
– Этого не может быть! – довольно нервно заявил Янсен.
– Почему? – спросил я. – Эта история, похоже, из тех, в которых может быть все. Если первая дата на могильном камне верна, то Альфонсу Ребане сейчас девяносто один год. Немало, конечно. Но вполне в пределах человеческой жизни.
– Господин Пастухов, вы не отдаете себе отчет в том, что происходит! Или делаете вид, что не отдаете! Это мероприятие имеет символическое значение. Вся Эстония ждет прибытия праха своего национального героя. Он возвращается на родину после полувекового отсутствия и тем самым символизирует окончательное очищение республики от коммунистической скверны. Да, господин Пастухов, от коммунистической скверны!
– Зря я с вами согласился, – сказал я. – Этот разговор все‑таки нужно было вести на кладбище.
– Разве я ругаюсь матом? Кричу? Вру?
– На кладбище нельзя говорить лозунгами. На кладбище все лозунги обнаруживают свою глупость и фальшь. Все, господин Янсен. Сами представьте. Например: «Deutschland über alles».