Впрочем, майор выглядел неплохо. Он попил воды, закурил и обратился ко мне:
– Крепко мы им врезали, да?
– Не знаю. Не видел этих ракет в действии.
– Я видел. Если, как сказал Кулик, там палаточные городки и легкие деревянные постройки, там никого не осталось.
– А поправку на ветер вы откуда брали? А то Андрей сильно беспокоился.
– По рации волну службы полетов поймал. Они каждые пять минут сводку передают. Температуру, видимость и ветер по высотам... Долго мы здесь отдыхать будем?
– Еще часок пусть поспят.
– Правильно, надо сматываться. Пока супостаты очухаются, пока сообразят, что к чему и как, это – минут тридцать. Потом пока решение примут, ну, это быстро – минут десять. Потом пока в машины погрузятся и поедут сюда, это – часа четыре, не меньше, дорога хреновая. Потом будут соображать, в какую сторону мы ушли. Развернутся цепью и двинут.
– Они – это банда, расквартированная в Ямне?
– Она, сука. Они ко мне и ездили учиться.
– И вы их учили работе на «точке»?
– Как же! Были у них свои учителя.
– Иностранцы?
– Точно.
– Я так и знал. А вам, я так понял, надоело служить в Вооруженных силах Украины?
Майор резанул себя ребром ладони по горлу:
– Вот они где у меня, эти Вооруженные силы вильной самостийной незалежной Украины. Дивизион официально расформирован год назад. А точнее, продан УНСО вместе с крепостными. Снабжение нам шло из дивизии. Но это по личной договоренности львовской городской администрации вкупе с паном Задорожным, с одной стороны, и командованием округа – с другой.
– Но доклады в дивизию вы делали?
– По бумагам мы числились в командировке. Взвод охраны и взвод водителей. А дивизиона как бы и не существовало вовсе.
– Что теперь собираетесь делать?
– Пока с вами. А там видно будет.
– Тогда поспите еще полчаса, товарищ майор...
Уже через пять минут после подъема все у нас было готово к спуску. Первым, как всегда, пошел Боцман. Я держал веревку, поскольку закрепить ее здесь было не за что: ближе к вершине крупных камней не стало совсем. Боцман спустился метров на пять, и тут начался обвал. Видимо, он зацепил какой‑то камешек, в который сводом упирались другие. Внизу, там, где висел Боцман, грохотало, а подо мной камни все шатались и проседали. Несколько камней сорвалось с края, и я бы вполне мог последовать за ними, если бы не Артист, который вытащил меня за ноги... Наконец осыпь прекратилась. Я не решался подползти к краю – это могло вызвать повторный обвал. Я окликнул Боцмана. Он отозвался. Дескать, жив‑здоров, но дальше спускаться нельзя. Камни так и ходят ходуном под ногами. Мы с Артистом, соблюдая максимальную осторожность, подняли Боцмана наверх. Он увернулся от падавших камней, отделавшись мелкими ушибами. Спуск здесь был невозможен.
Противоположный склон ущелья, поднявшись от ручья метров на тридцать, переходил в такую же отвесную непрочную стену, как та, по которой мы только что пытались спустить Боцмана. Мы были зажаты в каменных тисках. Снизу, с того выхода из ущелья, который открывался в долину Прута, к нам уже спешили оставшиеся в живых после ракетного удара бойцы УНСО. Если бы мы пошли по ущелью вверх, то удалились бы в дикие горы, откуда потом неизвестно сколько времени пришлось бы выбираться. Двигаться по хребту обратно к горе Явирнык тоже было опасно – на безлесном каменистом склоне группа будет лишена и маневра, и укрытия. Нас могут обнаружить и уничтожить очень быстро и без хлопот. Нужен был тактический ход, и я его нашел!
– Будем прорываться к Яремче, – сказал я. – Но, к сожалению, не все. С женщинами и ранеными мы будем связаны по рукам и ногам.