Лунный свет в прореху крыши бросал блики на густую бороду Мухина противника. Чеченец, Волк. Космы на лице и хищный блеск глаз выдавали его. Муха шевельнул рукой, и из рукава скользнул в ладонь нож. Неудобный, плохой стали туристический нож, который можно было считать метательным лишь условно. Волк заметил движение поверженного и спрыгнул с настила на золу, хотел добавить ногой, но не успел. Муха не мог разглядеть, как одет чеченец, и определить, пробьет ли нож обмундирование, поэтому, несмотря на неловкую позицию, метнул его в шею. Волк рухнул на настил, захлебнувшись кровью. На Волке нашелся револьвер и два ножа, хороших, боевых.
Теперь нужно было уходить. Он осторожно выглянул в так и оставшуюся незапертой дверь. Враги окружали колыбу полукольцом, но были еще сравнительно далеко. Увы, та стена колыбы, в которой была прорублена дверь, освещалась луной, так что этот путь отхода был ему заказан. Муха вытащил из рюкзака веревку, привязал узлом к его верхнему клапану. Другой конец веревки он забросил на крышу. Подпрыгнул, ухватился за край дымоходной дыры и перекатился на теневую грань кровли. Вытянул рюкзак, спустил его на землю, спрыгнул сам. Не торопясь, но очень быстро приторочил рюкзак таким образом, чтобы тот закрывал и голову, и всю спину, и часть задницы. Вещмешок, бьющий по ягодицам, – вещь неудобная, но его можно и рукой придержать, а пуля – она и в заднице пуля.
И когда все было готово Муха, пригнувшись, полубегом рванул туда, где склон становился круче, уходил вверх и где покос переходил в лес. До первых деревьев было немногим более ста метров; стрелять начали, когда Муха преодолел половину этого расстояния. Муха поддал, несмотря на увеличившийся уклон, запетлял зайцем. Рюкзак помог: дважды толкнуло в спину, но пули застряли в барахле. Мухе показалось, что он превратился в слона – и бежит медленно, и петляет неуклюже, и мишень он громадная. Но до деревьев оставались считанные метры, а там уж начинались складки местности, тени, стволы, там им Муху не достать.
Перепрыгивая от сосны к сосне, он добрался до кромки настоящего леса, туда, где деревья стояли стеной. И пошел вверх, все выше и выше, уходя от погони.
Есть такое правило в горах: если застала тебя ночь даже в самом глухом и негодном для ночлега месте – все равно останавливайся и ночуй здесь, никуда не ходи. Ночные горы лживы и коварны, луч фонарика одинаково хорошо поглощается и черным хвойным перегноем, и провалом метров в пять, и провалом метров в сто. Словом, фонарик бесполезен. При полной луне камни бросают блики, но никогда нельзя понять, что лежит между тобой и этим камнем: грунт или пустота. Муха прекрасно знал это правило, но вынужден был даже не идти, а бежать, практически не видя перед собой дороги.
Склон стал еще круче, пошли камни, поросшие мхом, поваленные стволы. Муха уже не бежал, не шел, а лез через завалы, нога проваливалась то между камней, то увязала в гнилом дереве, казавшемся поначалу вполне крепким. Несколько раз он срывался и падал, обдирая в кровь руки и лицо. Но это было ерундой, Муха боялся только, что рано или поздно при таком способе передвижения он подвернет ногу. В ногах была вся его надежда. Расчет простой: чем дальше он уйдет, тем длиннее растянется цепь преследователей, тем больше шансов у него будет сквозь нее прорваться. А прорываться придется – у преследователей скорость выше, им рюкзаки не мешают, так что они обязательно нагонят. Реальных способностей врага Муха не знал, но предполагал, что они могут оказаться довольно высоки. Преследователей много, они лучше вооружены, знают местность, располагают картой, в конце концов, у них серьезные инструкторы. Тот проклятый чечен весь день жрал водку, а пробрался в колыбу под самым Мухиным носом. Если у них все инструкторы такие асы – плохо дело. Одно радует – что одним таким асом у них уже меньше.
Он пробирался почти в полной темноте, ни в вверх, ни вниз не было ничего видно даже на несколько метров.