– Он снова повернулся к безмолвной фигурке в бинтах. На боковой перекладине кровати висел катетер.
– Бедная малышка пока не подает никаких признаков жизни. Я с ней много разговариваю и включаю ей радио. Говорят, это помогает.
– Да. – Больше бы помогло, черт побери, если бы он еще в квартире вытащил ее из лап тех мужиков.
– Вы бы сказали ей что‑нибудь. Возьмите ее за руку, дайте ей знать, что вы здесь. Говорят, у нее никого нет... Албанка, да?
– Да.
– Даже если придет в себя, ей не на что особо рассчитывать. Мне медсестры все рассказали. Ее выкинули из машины, правильно? Еще несколько таких же случаев показывали в новостях. Вам нехорошо? Вы выглядите больным. Я думала, вы на своей работе уже привыкли к таким вещам. Аварии, убийства и все такое.
– Это... Вы тоже попали в аварию?
– Я? Нет. Опухоль головного мозга.
– Опухоль головного мозга? Но вы так хорошо выглядите, такая энергичная...
– Ну, во‑первых, мне ее уже удалили. И теперь меня больше всего волнуют мои волосы. Вы только подумайте – лысый парикмахер! Нет, посмотрите на меня!
Она указала на свой череп, а инспектор сделал вид, что смотрит. С кровати за его спиной послышался тихий веселый смех. Они оба уставились на Энкеледу. Широко распахнутые темно‑карие глаза девушки искрились весельем, она внимательно разглядывала сооружение на лысой макушке своей соседки.
– Вот молодец, милая, у тебя хороший смех. Я выгляжу как идиотка, правда? Идиотка! – повторила женщина, показывая на себя и улыбаясь.
– Идиотка! – хихикнув пару раз, невнятно, но вполне различимо ответила девушка.
Инспектор встал и нажал на кнопку вызова у изголовья кровати.
– Надо, чтобы ее сейчас же осмотрел врач.
– Медсестры займутся этим. Давайте послушаем, что она скажет, прежде чем они начнут с ней суетиться. – Женщина подошла к кровати и наклонилась: – Как тебя зовут, милая? Скажи нам свое имя. Меня зовут Марилена, – она указала на себя, – Марилена. А ты кто? Кто?
– Эн‑ке‑ле‑да.
– Энкеледа. Очень хорошо. Посмотрите, она может двигать рукой.
Рука дрожала, и кисть обмякла, но не было никаких сомнений, куда указывала девочка.
– Идиотка. – Она снова засмеялась, в ее темных глазах светились искорки счастья. Внезапно она уронила руку, выражение ее лица изменилось, взгляд стал блуждать по комнате. – Ма‑ма? Ма‑ма!
– Она хочет к маме, вот оно что. Должно быть, она моложе, чем они думают. Не переживай, милая. Медсестры присмотрят за тобой, и инспектор здесь, он найдет твою маму и скажет ей, чтобы она пришла к тебе. Нет‑нет, не плачь. Не надо!
Темные глаза девочки наполнились слезами, которые покатились по щекам.
– Ма‑ма! Ма‑ма! – отчаянно крикнула она слабым голосом. Нахмурившись, дрожащей рукой она потянулась к капельнице, словно голодный котенок, ищущий что‑то.
– Больно? Это просто иголка... не трогай трубку, милая. Бедняжка. Больно?
– Больно! – Слабыми, трясущимися руками она пыталась сорвать с себя трубки. – Не надо больно! Не надо больно! Ма‑ма! – Девочка расплакалась, слабые отчаянные рыдания сотрясали все ее тело.
Пробежав мимо медсестры, которая кричала ему что‑то вслед, инспектор выскочил из палаты...
– Где мальчики?
– У себя в комнате, они уже поели.
– Наверняка играют в свой дурацкий компьютер. – Это было утверждение, а не вопрос, поскольку раздражающий шум, доносившийся из детской, не позволял ошибиться.
– Салва, ради всего святого! У них каникулы. А к тому времени когда они вернутся в школу, все эти компьютерные игры им уже надоедят.
– Я лишь хотел бы ужинать вместе, как одна семья, а не сидеть здесь вдвоем и слушать эти вопли.