Вот он‑то все и сделал.
– Его задержали?
– Нет, но у нас есть его словесный портрет. У него черты североафриканца, возможно, это связано с делом скрипачки, которое расследовал Сальвадор, потому что… Не ты ли мне говорил, что у нее на груди были написаны арабские буквы?
– В этой стране североафриканцев полмиллиона, так что здесь могло быть простое совпадение. Лучше не делать поспешных выводов, пока мы не получим достоверные данные.
– Самое ужасное, что в бензобаке у Сальвадора было очень мало горючего, и взрыв бомбы не вызвал большой детонации. Он мог бы погибнуть, даже не осознав этого, а так конец его был страшен, потому что у него заело пряжку ремня безопасности, и он сгорел заживо.
Пердомо молча опустил голову, раздумывая над жуткой смертью Сальвадора.
– У тебя с ним были не очень хорошие отношения, верно?
– Не очень.
– Я могу узнать почему?
– Ты считаешь, сейчас подходящее время для такого разговора?
Несмотря на то что они находились в общественном месте, где запрещено курить, комиссар достал серебряный портсигар, взял сигарету себе и предложил Пердомо.
– Спасибо, я не курю.
– Много теряешь. Так и так умирать придется, а ты отказываешься от чудеснейшей привычки.
Пердомо с неодобрением посмотрел на желтые от никотина пальцы комиссара.
– У меня нет оснований подозревать Сальвадора в нечестности, и между нами не было ничего личного. Я хочу сказать, никогда не было серьезных столкновений, если не считать, что он в ходе какого‑то расследования несколько раз обращался ко мне так, словно он Шерлок Холмс, а я – только что кончивший академию полицейский. Другое дело, что он все время отравлял жизнь одному младшему инспектору, моему близкому другу. Он отвратительно вел себя с беднягой Вильчесом, я просто не мог этого выносить. Когда Сальвадор узнал, что его прозвище, которое было известно всем в управлении, придумал я, наши отношения стали весьма натянутыми.
– Инспектор Дурной Глаз? Твое словечко?
– Да. Сальвадор был человеком, приносящим несчастье.
– Ты веришь в такие вещи? Я‑то как раз невезучий.
Пердомо только пожал плечами и оставил вопрос без ответа.
– Но он был хорошим полицейским, как ты считаешь?
– Говорят, в подразделении по борьбе с наркотиками он проявил себя очень неплохо. Но ты не представляешь, как он вел себя в тот вечер, увидев, что я раньше него оказался на месте преступления. Он решил, что я хочу отжать у него дело.
– И по иронии судьбы оно тебе в конце концов досталось. Бедняга Сальвадор, – подытожил комиссар, – в последнее время он ходил сам не свой из‑за своего мальчонки. Ты в курсе?
Пердомо кивнул.
Гальдон помолчал несколько секунд, дожидаясь, не скажет ли Пердомо еще что‑нибудь по поводу своих взаимоотношений с Сальвадором, но, видя, что разговор угасает, решил перейти к делу:
– Знаешь, почему за дело Ларрасабаль взялся УДЕВ?
Пердомо сразу понял, куда клонит комиссар. УДЕВ был центральным подразделением, находившимся в Мадриде и состоявшим из элитных кадров полиции, которые оказывали поддержку провинциальным подразделениям. В городах, где были крепкие и хорошо организованные группы по расследованию насильственных преступлений, таких как Барселона, Севилья, Малага, Валенсия и, разумеется, Мадрид, инспекторы УДЕВ всегда руководили расследованием. В городах, где полицейская инфраструктура была не так развита, люди из УДЕВ вступали в дело, только когда расследование шло трудно или когда об этом ходатайствовали подразделения, не обладающие достаточными возможностями. С самого начала брать на себя расследование, которое могли прекрасно довести до конца группы, приписанные к провинциальному отделению мадридской полиции, значило демонстрировать свое превосходство.