Когда он пришел в себя от неожиданности и кинулся, я была настолько сконцентрирована, что чувствовала движение воздуха. Резко увернулась, и он врезался в стенку фургона. Я поворачивалась быстрее, чем он ожидал, выигрывая время и пространство для того, чтобы использовать трость как можно эффективнее.
Он откатился к тому борту, у которого были сложены инструменты, и выхватил плоскогубцы. Если удачно швырнет – мне конец.
Мое лезвие сработало раньше, чем он смог как следует взяться за плоскогубцы: я зацепила инструмент в месте соединения и выдернула у него. Настал его черед остановиться и перевести дыхание. К несчастью для меня, когда мы оба перестали двигаться, он по‑прежнему блокировал дверь.
– «Мы все ходим круг за кругом, и конца тому не видно», – пробурчал он слова какой‑то песни, затем пососал ладонь, и мне показалось, что его глаза на мгновение потеряли фокус, будто его вдруг заворожил вкус крови.
Я заговорила и поняла, что скотч все еще свисает с уголка моего рта. Дернула за край и поморщилась от боли, когда лента неохотно отлепилась от моей щеки. Я пришлепнула ее липкой стороной к металлическому борту, затем потянулась и нащупала пальцами завиток моих белых волос, разметавшихся, когда в борьбе на берегу слетела шляпа. Застать его врасплох, выудить хоть какую информацию.
– Тебя они привлекают, да? Нравятся женщины в возрасте?
– Вообще‑то, ты немного молода для меня, – ответил он, сгорбившись и раскачиваясь. – Но в этот раз все по‑другому.
– А какого возраста тебе нравятся? – спросила я, тоже чуть покачиваясь, чтобы не затекли мышцы в тесном фургоне.
– Достаточно старые, чтобы, когда они исчезают, не объявляли в «Эмбер алерт» и не клеили их фотки на пакеты молока. Женщины, по которым никто не будет скучать.
– Рассказываешь кому‑нибудь, чем занимаешься? – вела я игру.
Он покачал головой как будто с сожалением:
– В последнее время нет, если не считать Интернета. Но там никто всерьез не воспринимает. Все верят в основном всяким бредням. – Он открыл рот, чтобы продолжить, но захлопнул его.
Значит, мой черед.
– Как ты делаешь это?
– Ты что, правда хочешь знать?
– Конечно.
Он присвистнул, будто этот случай действительно отличался от предыдущих. Мое признание сделало его словоохотливым.
– Ну, у каждого свои мульки… Я, например, могу пустить немного крови, ты видела ее на полу, но обычно так не делаю. Вместо этого я ломаю кости.
– Ты ломаешь им кости. Звучит знакомо.
– Не может быть. Я единственный, кто так делает. Это мой «автограф».
– Уникальный, – подбодрила его я.
– Целиком и полностью. А ты, оказывается, смелая старая шлюшка. Похоже, я сегодня повеселюсь круче, чем думал.
– Ты, кстати, здорово здесь все оборудовал для этого.
– Ага. Сказать, как я называю свой фургон?
– Ну‑ка.
– «Визги на колесах», – засмеялся он.
Он был нетипично словоохотлив для серийного убийцы, словно ему доставляло удовольствие делиться своими секретами.
Я улыбнулась, якобы впечатленная его остроумием.
– Мог бы управиться со мной прямо здесь, и никто бы не узнал.
Он покачал головой, принял позу поудобнее.
– Блин, нет, слишком рискованно. Я… Погоди… ты решила, я тупой. Даже не думай, что выберешься отсюда. Это ты идиотка.
– Может, ты и прав. Но почему ты так уверен?
– Во‑первых, мы все еще в моем фургоне, а во‑вторых, я крупнее тебя, хоть ты и порезала меня бритвой.
Пока он говорил, я начала вращать трость с лезвием одной рукой, в то время как вторая – пальцы вверх, большой палец оттопырен.