Чиж? Не может этого быть.
Он сам, Никита, ходил к его матери. Не хотел, боялся, но пошел. Кто-то должен был. Никита тогда с ним фотографом напросился, командировка была на месяц, от агентства новостей…
…Пустая улица, вода журчит из раздолбанных водопроводов, коты орут, как оглашенные. И они с Чижом, два идиота под южным небом в городе Н, где гортанная речь, а звезды злы и огромны, как блюдца. Где эхом войны – мины в домах, в тех странных домах, где вперемешку слепые глазницы выбитых стекол и стеклопакеты с дымами буржуек.
И дом. Вернее, уже не дом, а обрубок. Дурацкое это пари, рулетка гусарская, после которой он намертво бросил пить… Он да Чиж, оба пьяные в дым, хихикают и идут. Туда…
Никита вспомнил, как сидел на кухне, мусолил ложечкой кофе, смотрел в прозрачные, выплаканные до бесцветья, глаза…
Два года тому, ровнехонько. Чиж, Саня Чижов, город Н. Тела не нашли… как же это?!
Чиж крепко пожал ему руку, потом отвел глаза:
– Живой, черт! А мы тебя чуть… – и тут уже кто-то другой окликнул его, полез здороваться, и Никиту подхватило потоком. С непривычки, с развязки он как-то быстро сделался пьян, но никто не заметил. А за столом совсем не стало времени расспросить, потому что во всем этом шуме, бликах, запахах каждый говорил о своем и со всеми сразу:
– …ору что есть мочи: Зенитушка, дави! чуть сердце не выскочило!..
– Ленок, да не суетись ты, присядь. Тут все свои…
– Да какой это, к черту, движок? Вот у бэшки – да, это – движок…
Они шумели, чокались, и всем хватало еды и места. Ночь качалась, звенели подвески на люстре, лица краснели, и над столом висел тот праздничный шум, в котором невозможно говорить с кем-то одним и серьезно, а только со всеми – и про разную ерунду.
А когда обе стрелки на часах замерли в верхней точке, ставни на окнах с уличной стороны вдруг захлопнулись сами собой. Дом дрогнул, зазвенели приборы.
– Это что?.. – спросил ошалело Никита. Отродясь не было в доме ставен, никогда не закрывались снаружи окна.
– Разводят, браток, – весело пояснил кто-то, – ты что, придремал, что ли? Полночь уже. Первый развод.
Ставни открылись. Никита подскочил к окну и оторопел: вместо привычного колодца двора под окнами плескалась Нева.
Теперь дом выходил фасадом на набережную. На том берегу красиво светились купола Смольного собора.
– Что за бред?! – вырвалось у него.
– Охта? – разочаровано протянул Карась, подходя, – Да уж, не повезло. Пилить мне теперь до Гавани хрен знает как. Такси, что ли, вызвать?
– Подожди, – Лена подошла, обняла Никиту, положила голову на плечо, – еще в полчетвертого переедем, будет поближе.
– Да пора мне уже, – засобирался Карась, – сейчас тачку вызову. Кто со мной, ребята?
Никита тупо смотрел в окно. Лена погладила его по волосам и сказала:
– Знаешь, а когда ты пропал… нет, лучше не буду… Хотя, скажу. Я ставни сломала. Представляешь? Специально. Садилась у окна. Все смотрела тебя среди них. Среди прозрачных, – она заговорила тише. – Потом кто-то наябедничал, механики приехали и доктор. Грозил. А мне было все равно.
Она словно очнулась:
– Нет, не думай, что я сумасшедшая. Просто ждала… не верила, что ты пропал. Глупости разные делала… последний раз, недели две назад… – она оглянулась. – Ой, ребята собираются, пойду провожать, – и скрылась в прихожей.
Подошел Саня Чиж и встал рядом.
– Что-то ты не в себе, Кит, – сказал он, – Ты прости, – он замялся, – я, как вернулся тогда, хотел к матери твоей зайти, но… не смог. А ведь и к лучшему, да? – он был уже сильно пьян, и бас его гудел, как труба.
Никита молчал. Что происходит? Как они из центра переехали на набережную? Почему Нева? Что за бред? Может, он спит?
– Стукни меня, Сань. Только легонько, – попросил он.
– Да ты что, браток? – застеснялся тот, – думаешь, я тогда сбежал? Меня оттуда выдернули, после твоей истории, словно морковку с грядки.
– Ага, – продолжил Никита, не сводя с него глаз. – Позвонил Леонидыч, весь на измене, и визжал в трубку: в двадцать четыре часа! Чтобы духу не было!
– А ты откуда знаешь? – удивился Чиж.
Потому что это на меня Леонидыч орал, хотелось сказать Никите, это я из Н в двадцать четыре часа сваливал, это меня откопали, а ты остался лежать в той дыре, разметало тебя, так, что и пуговиц не нашли. Два года тому…
Но сказал другое:
– Ничего я не знаю. Я даже не врублюсь, как это мы сейчас переехали.
– Дык разводят, Кит. Первый развод – в полночь, потом – после трех, забыл, что ли? Где ты пропадал-то, братишка? Хотя – не сейчас. Зайду на днях, и расскажешь.
– Мосты разводят? – уточнил Никита.
– Мосты?.. – Саня заржал, – Мосты… разводят? Ну ты дал! Помнишь песенку: в этом городе нет постоянных, кроме солнца, мостов и котов? Похоже, ни хрена ты не помнишь. Город разводят!
– Зачем? – спросил он.
Саня сказал терпеливо:
– Чтобы пропустить корабли.
– А мосты?
– Что – «мосты»? что ты докопался до мостов?
– Ну, мост разводится и корабли идут.
– Куда идут?
– Куда надо. По Неве.
– А откуда они знают, где в этот раз Нева потечет?!
Никита вытаращил глаза. Чиж помотал башкой и сказал:
– Харе дурака валять! Ты ж не настолько контуженый. Может, тебе пока с выпивкой завязать, а? Мосты – константа. Растут по графику, глянь расписание. За триста лет раз двадцать всего менялось, теперь постоянно. Не зря же место выбрано? Мосты растут, формируют русло, а город уже разводят вокруг, чтоб удобно было. График можно в интернете скачать… Что тебе еще напомнить? Из букваря? Мама мыла раму. Дважды два четыре. Слушай, – оживился он, – А давай я тебя, действительно, стукну? Для освежения…
– Я тебе стукну, – улыбаясь, пригрозила Лена, которая подошла неслышно и встала рядом, – Саша, тебя ребята просили поторопить…
– Ладно, бывай, – Чиж сунул ему лапищу, – созвонимся на днях. Мосты разводить, – повторил он, – юморист контуженный…
На посошок, прошуршало в прихожей. И все опять улыбались, жали клешню, а потом удивительно быстро для таких больших, шумных, нетрезвых всосались в задверную ночь и исчезли.
Чуть позже, когда вызверился серпом в окошке тонкий месяц, Ленка обняла его и сказала:
– Сегодня два года, как… но я почему-то знала. Позвонила ребятам. Мы никогда не говорили, что ты погиб. Ушел. Значит, должен вернуться. Год назад собирались, решили, что если придешь, никто ни о чем тебя не спросит. Но ты мне расскажешь? Не сейчас, потом? – она заглянула в глаза.
Значит, я погиб, думал Никита. А Чиж остался. Стоп. Я? Вот он я. Дом? Мой же дом! Только дурацкие ставни. И Нева под окнами.
Тут его ждали. Вот только где это – тут?..
– Я даже к колдунье ходила, – сказала Лена, – две недели назад…
Облако волос под его рукой было невесомым. Светлые пряди, чуть светлей, чем у… его Ленки? Эта – другая. Бедная девчонка, подумал он. Ленка же… почти. Наверно, так сестрами-близнецами бывает: как две капли похожи, но нужна-то – одна. И точно знаешь, кто именно.
Она смотрела на него. Внимательно и грустно.
– Ты не расскажешь мне? Ты что… не рад? – спросила она.
– Рррад, – сказал он с запинкой.
И что рассказывать? Жил дома, с тобой, долго и счастливо. До этого вечера. А она два года ждала его здесь. Да не его! Другого Кита, которого нет на этом свете, наверное. Смелого, бедового… потому и остался там, в провале. А выкарабкался – другой…
А может… а если это наркотик, и он грезит? конечно! Подмешали что-то в питье, вот и сглючило. Мозг обрадовался, стал услужливо толкать по этому пути: ты спишь, это сон…
– Хочешь, завтра съездим к доктору, – вдруг предложила Ленка. – Он очень известный: гипноз там, тренинги… восстановление памяти. Я посмотрела, на всякий случай…
– На какой случай? – спросил Никита.
Приехали. Где ты, где ты, белая карета? А ведь ее тоже что-то смущает. Он другой. Похож, да не тот. Как воскресший кот с кладбища домашних животных. А тот неплохой, похоже, чувак был. Как все обрадовались! Вот уж свезло увидеть собственные поминки.
И что теперь делать? До четырех, сказал ему Рик. А потом что? Он превратится в тыкву? Или просто не сможет вернуться?
– На какой случай? – повторил он. Она не ответила.
Бедная девочка. Бедная, ага, сказал внутри кто-то злой. А кто кричал его Ленке: отдай? Кто его сюда затащил?