В результате одним далеко не прекрасным вечером, когда я вернулась домой чуть живая от усталости, я пропустила критическую точку в ревнивых выпадах супруга, к тому же огрызнулась и заявила, что завтра же подаю на развод.
– Хочешь гулять на свободе? – подозрительно спокойно осведомился Армен.
– Хочу нормально жить.
– С кем?
– Этот вопрос не обсуждается.
– Правильно. Обсуждать мы его не будем. Но если ты действительно хочешь от меня уйти, то…
– То что? Убьешь?
Армен покачал головой.
– Нет. Но научу уму-разуму на всю оставшуюся жизнь.
Он вышел из кухни, громко хлопнув дверью, и я решила, что на сегодня представление закончилось. Размечталась!
Армен вернулся почти сразу – с канистрой бензина. Я так и не смогла убедить его не хранить в доме легковоспламеняющиеся жидкости: запас горючего для автомобиля на лоджии не переводился. Неужели муженек собрался куда-то ехать на ночь глядя?
Я ошиблась: он никуда не собирался. Он зачем-то достал из кармана зажигалку и протянул ее мне.
– И что? – несколько даже опешила я.
– Урок начинается, – невозмутимо отозвался Армен. – Потерпи чуть-чуть, дорогая.
Не успела я глазом моргнуть, как супруг зажег все четыре конфорки нашей газовой плиты, потом вдруг крепко сжал мне запястья и толкнул к ней. Не просто толкнул – нагнул так, что мои распущенные волосы накрыли собой всю поверхность плиты с четырьмя озерцами синего пламени. Я услышала легкое потрескивание, запахло паленым волосом, но вырваться из железных объятий мужа не было возможности.
Огонь опалил кожу на голове, я закричала от боли и, кажется, на какое-то время потеряла сознание. Очнулась уже лежа на полу, почему-то вся мокрая, а от тошнотворного запаха бензина резало глаза и першило в горле.
– Последний штрих, дорогая, – услышала я откуда-то издалека голос Армена.
И в рот мне полилась жгучая жидкость крепостью градусов в сто. У меня мелькнула дикая мысль, что это – тоже бензин, потом краем сознания прошла другая, более здравая, что это – спирт. А потом – полный провал, мрак и безмолвие.
Очнулась я уже в больничной палате, а возле моей койки сидел симпатичный молодой мужчина в белом халате. Такой типичный врач из американских мелодрам, если вам понятно, о чем я.
– Как вы себя чувствуете? – задал он традиционный вопрос медиков всех времен и народов.
– Скверно, – призналась я. – Голова просто раскалывается.
Это было лишь частью правды, поскольку у меня был еще и омерзительный привкус во рту и даже подташнивало. Не знаю, какие ощущения возникают при тяжелом похмелье, но по описаниям я страдала именно от него. Хуже всего, впрочем, действительно было голове. Я поднесла к ней руку и обнаружила то ли бинт, то ли марлевую, туго завязанную косынку.
– Что со мной? – испугалась я так, как не пугалась никогда в жизни. – Я попала в аварию?
– Нет. Насколько мне известно, пытались покончить с собой в состоянии сильного алкогольного опьянения.
– А зачем повязка на голове? – только и смогла спросить я.
– Легкие ожоги кожи. Ничего страшного.
Ничего страшного? Я вспомнила запах паленых волос, обжигающую боль, кое-что из дальнейшей фантасмагории и всхлипнула:
– У меня сгорели волосы?
– Да, и вы очень легко отделались. Просто чудо, что ваш муж успел помешать вам сгореть заживо.
Помешать? Да он же сам все это и устроил! В том числе, кстати, и «состояние алкогольного опьянения».
– Я не пыталась покончить с собой, – собрав всю силу воли, ответила я. – И не пила. Я вообще равнодушна к спиртному.
– Да? Когда вас доставили вчера поздно вечером, вы были смертельно пьяны. Если это называется равнодушием к спиртному…
– Меня насильно напоили. И сожгли мне волосы.
– Какие-нибудь садисты-маньяки? – участливо осведомился врач.
– Нет. Мой муж. Я сказала, что хочу развестись с ним, а он…
И тут у меня началась самая настоящая истерика. Я только теперь поняла, какую жестокую шутку сыграл со мной муженек. Как же плохо я, оказывается, знала человека, с которым жила!
Мне сделали укол, дали выпить какую-то не слишком вкусную жидкость, сопроводив ее парой таблеток, а когда я затихла немного, поставили капельницу. Так с иглой в вене я и уплыла в бесконечный, вязкий сон без сновидений, но с какими-то символами и знаками то и дело всплывающими перед моим внутренним взором. Ничего более жуткого, чем этот сон, я до сих пор не видела. И продолжалось это состояние, как я потом узнала, не несколько часов, а больше суток.
Когда я снова начала ориентироваться во времени и пространстве, капельницы уже не было. На тумбочке возле кровати стояла миска с какой-то кашей и кружка с жидкостью бурого цвета. Соображала я уже много лучше, поэтому кашу съела, не обращая внимания на ее вкус, и содержимое кружки тоже опробовала, но так и не смогла определить, чай это, какао или кофе с молоком. Впрочем, какая разница?
Оглядевшись, я обнаружила, что нахожусь в трехместной палате с решеткой на окне. Одна койка была пустой, на второй неподвижно, с закрытыми глазами лежала под капельницей молодая женщина или девушка. По подушке рассыпались роскошные локоны цвета вороного крыла…
Зеркало в туалетной комнате, которая находилась при входе в палату, явило мне малоприятное зрелище. Судя по всему, меня обрили наголо, а на марлевой повязке кое-где проступали желтоватые пятна. Надо полагать – места ожогов. Лицо выглядело так, словно я месяц пребывала в глухом запое. В общем, картина маслом кисти неизвестного художника.
Хотя, почему неизвестного? Муженек решил поучить меня уму-разуму, а коль скоро слова и поступки у него обычно не расходятся, урок получился на славу. Забыть я его уж точно не смогу, простить – тем более. Вот сумею ли я отомстить, это был вопрос посложнее. Рано или поздно меня отсюда выпустят, лишь бы не слишком поздно. А там, как пелось в популярном когда-то телефильме, «Посмотрим, кто у чьих ботфорт в конце концов согнет свои колени…»
Я вернулась в палату, но ложиться уже не стала. Села на стул возле окна и принялась размышлять, как отсюда выбраться. Здравый смысл, потихоньку возвращавшийся ко мне, подсказывал: осмотрись, не спеши. Ведь совершенно неизвестно, каким образом Армен обставил эту мою госпитализацию.
В этот момент в палате появилась женщина в зеленых брюках и блузе. Судя по всему, санитарка или медсестра. Первое предположение оказалось верным: женщина забрала поднос с пустой посудой, одобрительно хмыкнув при этом.
– Доброе утро, – вежливо сказала я.
– Оклемалась? Смотрю, поела. Молодец. Значит, долго здесь не задержишься.
– Это что, такая примета?
– Нет. Если пациент все съедает, значит, процесс пошел, куда надо. А соседка твоя спит, что ли?
Я пожала плечами.
– Наверное. Вчера ее, кажется, не было.
– Значит, поздно вечером привезли. Вены, дурочка, вскрыть себе пыталась. Все-то вы, девки, дурью маетесь, не живется вам в свое удовольствие…
– Мне бы покурить, – робко вякнула я.
– А кури в туалете, только дверь плотнее прикрывай. Вещички твои в тумбочке.
Она развернулась и ушла. А я полезла в тумбочку, где обнаружила собственную сумочку с документами и косметикой, а также пакет, где лежали туалетные принадлежности, несколько пачек сигарет, зажигалка, старый шелковый халат и домашние шлепанцы. Я подумала, что Армен ничего не забыл, во всяком случае, из предметов первой для меня необходимости. Образцово-показательный любящий муж!
Покурила я, правда, не без удовольствия, хотя и в не слишком комфортных условиях. А потом надела поверх больничной рубахи свой халат и снова заняла стратегическую позицию у окна. Моя соседка так и не шевельнулась, и если бы не пульсировавшая у нее на шее маленькая голубая жилка, я бы решила, что она, в лучшем случае, в коме.
Где-то через час (хотя не знаю точно, часов у меня не было) дверь снова отворилась и появился знакомый мне врач.