– Хорошо.
На кассе жду, когда Криста докинет половину необходимой суммы, но она лишь пассивно стоит рядом. Приходится тоскливо платить самому. Где европейское правило, когда в паре каждый платит сам за себя?
Криста живет в двухкомнатной квартире на четвертом этаже старого кирпичного дома. Окна кухни выходят на Владимирскую горку. Я вижу князя Владимира, держащего подсвеченный крест и смотрящего на зеленеющий – чиновники пока еще не добрались – левый берег Днепра. Криста ставит алкоголь и еду в холодильник.
– Есть будешь?
– Да, – пытаюсь вспомнить, когда ел в последний раз.
– Посмотри в холодильник, – говорит Криста и уходит из кухни.
Открываю дверцу. На боковых полках – яйца, майонез, кетчуп, йогурты. В основном отделении – принесенные сыр, колбаса, еда из «Макдональдса». Выбираю гамбургер и ветчинные сосиски, найденные на нижней полке. Запиваю купленным «Старопраменом».
Криста возвращается, переодевшись в серо-розовый спортивный костюм.
– Пива?
Достаю банку, открываю, пуская пену.
– «Старопрамен»? – глотнув, удивленно спрашивает Криста.
– Как видишь.
– Не «Старопрамен», – заявляет она. – «Старопрамен» другой. А это… плохо.
– Все пиво плохо. От него растет живот.
– Не любишь пиво? Нет живота.
Хмыкаю:
– Нет, это скорее гены. Впрочем, он все равно появится. У Буковски вот вырос к концу жизни. Когда он стал больной и толстый. А ведь только начал понимать женщин.
Судя по взгляду, фраза ей не совсем понятна. Надо говорить коротко, емко.
– Буковски. Писатель.
Я для чего-то показываю живот и бороду.
– Да. Буковски. Нравится.
– Мне тоже. Предлагаю за это выпить.
Заход так себе. Достаю водку и «Долину желаний».
– Нет, водка.
– А, да, шампанское.
Бутылка «Артемовского» специально для Кристы.
– После пива нет.
А говорят, чехи – самая пьющая нация в мире. Хотя, возможно, это касается лишь мужчин.
– Хм, кино?
– Чехия.
– Чешское кино?
– Да.
– Я не понимаю по-чешски.
– Эксперимент. Нет слов.
Экспериментальное немое кино из Чехии. Ради этого стоило ехать в Киев. Открывать новые горизонты – так говорят?
– Хорошо, давай. Включай фильм. Я возьму еду и пиво.
Понимаю, что мы общаемся с Кристой так, будто давно знакомы. Скорее, друзья, нежели любовники.
Она уходит. Я нарезаю колбасу, сыр, достаю из банки «Долины желаний» огуречного монстра с пожелтевшим брюхом. Беру все это вместе с водкой и двигаюсь в комнату.
Криста устроилась на диванчике, поджав под себя ноги. На экране ноутбука расхристанный парень насаживает на вилы обнаженную плоскогрудую девицу. За убийством – кровь почему-то кислотного, как у Хищника, цвета – наблюдает еще одна чешка, но у этой грудь притягательно больше.
– Это кино? – морщусь я.
– Да. Знакомый – режиссер.
– Он снял это?
– Да, – не без гордости.
Мне до покалываний в ступнях хочется знать, что у Кристы общего с ее знакомым.
– Откуда ты его знаешь?
– Экс-бойфренд.
– И много кино он снял?
– Что?
– Скольких фильмов?
– Один, – Криста показывает мне, чтобы я дал ей колбасы, – два.
– Как его зовут? – выпиваю водки раньше, чем собирался.
– Мартин, – Как гуся. Он, наверное, и сам похож на гуся: высокий, надутый, со здоровенным кадыком и еще большим носом. Так я его представляю. – Он режиссер клипов. Музыкант.
– Рок? – Криста кивает, я чувствую, что ненавижу этого Мартина. – На что похоже?
– Radiohead, – отвечает, не думая; наверняка то, что говорил ей сам Мартин.
– А из более старого?
На этот раз Криста задумывается:
– Joy division. INXS.
Мне безразличны и те, и другие, но я вспоминаю, как закончили Кертис и Хатченс, и Мартин уже не видится мне столь непобедимым.
– Отлично, – говорю я. – Кстати, откуда ты знаешь русский?
– Много в Киеве.
– А что с украинским?
– Плохо.
Ей заметно надоедает наш разговор. Она хочет, чтобы мы смотрели фильм Мартина. А я хочу ее сзади. Желательно перед зеркалом. Чтобы, как говорят крутые парни в крутых американских фильмах, стереть с ее лица эту дурацкую улыбку.
Фильм Мартина слизан с «Прирожденных убийц» Стоуна. Только главный герой похож не на Вуди Харрельсона, а на Гарри Поттера, и когда он убивает очередную девицу, то забавно, словно псина, дергает носом.
Не знаю, говорить ли об этом Кристе. Критиковать ли ее бывшего? Рекомендации могут быть разными – я бы остановился на «сказать», – но чешки непредсказуемы. Во всяком случае, в моем сознании.
– Мартин ругал себя. За фильм. – Самое время сказать про Стоуна. – Как он сыграл.
Еще и актер, вот как! Вездесущий Мартин. Сперва это злит, но я присматриваюсь к ухудшенной, пускающей слюни версии Гарри Поттера и вскоре, наоборот, воодушевляюсь. На его фоне я Вуди Харрельсон.
– Нормально.
– Ревность к актрисам.
– Ты ревновала его к актрисам? Зря! Ты намного шикарнее!
Криста поворачивается ко мне. Взгляд у нее насмешливый, глаза светло-голубые, сереющие ближе к зрачку. Губы пухлые, чуть обветренные, хочется облизнуть. Пробую целовать, но Криста отстраняется:
– Надо смотреть фильм.
Вновь пристаю. И вновь тщетно. Она сидит, не реагируя, в пассивном ожидании из серии «ну и что дальше?». Если бы в таблице Менделеева использовались картинки, то бром обозначался бы фотографией Кристы.
Но то, что я здесь, в ее квартире, а она на диванчике, переодевшаяся, пьющая пиво, убедительнее любых слов, действий. Возможно, Криста из тех девушек, у которых секс только по расписанию. Утром – кольцо, вечером – секс. Вечером – ресторан, утром – секс. Пока ни сделаешь домашние дела, ни заработаешь нужную сумму денег – оставайся в сторонке, не суйся. Сейчас в квартире с видом на Владимирскую горку, в комнате, где на деревянном подоконнике в пластиковых стаканчиках из-под сметаны пылится герань – по ней сразу ясно, что Криста в обстановке лишь временный элемент, – я должен ждать, изображая парня, которому интересно чешское немое кино.
– Еще пива?
– Можно.
Приношу из кухни две банки. Отпив из своей, добавляю туда водки. Мне кажется это вполне обыденным, хотя и без брошюры об алкоголизме все ясно, но Криста удивлена:
– Водка с пиво?
– Да.
– Это… плохо.
Не вредно, не убого, не дико, а именно плохо. Точное слово. Как в стишке, что такое хорошо и что такое плохо. Надо придумать нечто подобное для взрослых, а то совсем запутались с либеральными-то свободами и плюрализмом мнений.
Мартин не только глуп, но и удивительно долог. Наверное, в сексе это и плюс, хотя, по словам уролога Мовсисяна, нормальный половой акт длится 2 минуты 36 секунд, но для немых фильмов – просто-таки катастрофа.
Но вот, Мартин воздевает к мглистым небесам руки – катарсис, осознание, конец. Интересно, у немых чешских фильмов есть саундтрек или титры идут в драматической тишине?
Кладу руку на бедро Кристе. Мягкая хлопковая ткань. Приближаюсь, чувствуя сладкий запах. Целую в обветренные губы, сталкиваясь с юрким шершавым языком. Руку на грудь, после в трусики. Возбудить и тащить на кухню. Хочу, как князь Владимир, видеть левый берег, когда буду трахать Кристу.
Вспоминаю памятник. И подсвеченный зеленым крест. Нет, плохая идея.
Лучше здесь. Чтобы немое чешское кино не кончалось. Смотри, Мартин, я трахаю твою Кристу! Сглотни, улыбнись в камеру, сука!
Я близок к вторжению советского танка на влажную улочку Праги, когда стук в дверь оглушает, сбивает с ритма, и сексуальная аннексия откладывается.
– Надо открыть. Друзья.
Голос Кристы спокоен. То ли я неубедителен, то ли она из ценного материала для деревянных поделок.
– Не надо!
– Надо. Ключ в двери.
– Открывай.
Быстрая капитуляция. Ничего, – утешиться водкой – это временное отступление. Слышишь, Мартин?
12
Друзья Кристы вваливаются радостные, хохочущие, возбужденные. Четыре парня и пять девушек. Длинный, похожий на Дирка Новицки блондин с носом-флюгером ставит пакеты «Метро» на полосатый линолеум.
– Еще кто-нибудь будет? – шепотом уточняю у Кристы.
– Будут.
Парни примерно все одинаковые: высокие, тощие, светловолосые. Девушки, наоборот, грудастые, низенькие, с глазами-углями; ночной зефир струит эфир, и они раскаляются, обдают жаром.