Филипп покачал головой.
– Осады дороги. Чтобы осадить такой город, как Витри, потребуется строительство восьми, а то и десяти бастид. Да и Рене Анжуйский может воспротивиться. Он принёс вассальную присягу, и Бэдфорд не станет с ним ссориться с таким явным ущербом.
– А вот тут господин герцог де Бар и его матушка мадам герцогиня переиграли сами себя! – радостно воскликнул Кошон. – Крайне удобный до сих пор суверенитет Вокулёра и его расположение почти на границе делают город фактически ничьим, и, следовательно, уязвимым! После падения Витри дорога на Вокулёр будет открыта, крепость окажется автономной во всех смыслах, и герцог Бэдфордский имеет полное право потребовать от неё покорности. То, что двести лет суверенитет Вокулёра неукоснительно соблюдался всеми французскими королями, не указ для короля английского. Да и вы, ваша светлость, можете предъявить на эту территорию свои права – достаточно помочь регенту с осадой и отправить своих людей на интересующую нас территорию.
– И что? – спросил Филипп. – И мы, как царь Ирод, начнём истреблять всех девочек без разбора?
– Зачем же всех? – улыбнулся Кошон. – Вы разве не помните, ваша светлость, в самом начале разговора я сказал, что не забывал о нашем деле. По сведениям, которые мне доставили, некое семейство из Домреми четыре года взяло в аренду поместье Шато д'Иль, как раз в округе крепости… Позвольте, где-то тут был листок с записями… Нет, не нахожу… Но, всё равно, я помню и без записей – в семействе есть две девочки. Они сёстры. Одной около двенадцати или тринадцати, другой – меньше. Но нас интересует первая, потому что именно её, уже довольно давно, опекает францисканский монах по имени Мигель… Странное имя для французской провинции, не находите?
– И вы полагаете…
– Я уверен, ваша светлость.
Филипп некоторое время, молча, продолжал барабанить пальцами по столу. Потом сердито поджал губы.
– Нет! Чушь какая-то! Герцогиня, несомненно, женщина ловкая, но как она собирается выдать девицу из захолустья за Божью посланницу, я понять не могу!
– В этом-то и весь смысл, – развёл руками Кошон. – Мы здесь одни, и можем говорить откровенно, не так ли? Королева… м-м, как бы это сказать помягче?
– Говорите, как есть.
– Я служитель Господа, герцог, и некоторые вещи не могу называть своими именами… Но в противовес нашей не самой нравственной королеве именно чистая Дева-крестьянка может считаться чудом господним.
– Хороши нынче крестьяне, – скривился Филипп. – Взять в аренду поместье в такие-то времена.
– А кто об этом узнает? – без улыбки спросил Кошон. – Она придёт из Лотарингских земель, в соответствии с пророчеством, и этого довольно.
Герцог подумал ещё немного и, наконец, хлопнул рукой по столу, как будто поставил точку.
– Ладно. Попробовать стоит. Действуйте, Кошон. Но пока только от своего имени и, ради Бога, осторожно!
– Я всегда осторожен, ваша светлость, – улыбнулся Кошон.
БУРЖЕ
(1422 год)
Дофина короновали почти по-домашнему, скромно и без особых торжеств. «Радоваться будем в Реймсе, – сказала мадам Иоланда. – А сейчас мы просто вершим то, что должны». Так же скромно она обставила и свадьбу Шарля с Мари, которая прошла сразу после коронации. «Помни, ты обещал назвать первенца Луи», – шепнула герцогиня, целуя зятя после церемонии. Дочь она тоже поцеловала, но, отстранившись и посмотрев в её лицо, только покачала головой. «Ты ещё не королева…».
Громкая победа при Боже уже отошла в прошлое, уступив место новым потерям и новым заботам, разрешить которые могли бы только новые победы. Но август, на который возлагались большие надежды, принёс досадные и отчаянно разорительные огорчения. Бойня под Краваном стала тяжёлым ударом для армии дофина. И сразу после, как будто мало было одного разгрома, пришло известие о рейде, которым граф Саффолк прошёлся по Мэну, захватив богатую добычу. «Мы оставим „Буржского королька“ без средств к существованию», – смеялись приближённые графа, используя гулявшее по англо-бургундским войскам презрительное прозвище Шарля.
Дофин от этих бед совсем было сник. Но посланный за английским воинством Жан д'Аркур во главе спешно собранных отрядов разгромил Саффолка в Нормандии при Бруссиньере и перебил половину армии бывшего соратника Монмута.
Победа была безусловной. Однако торжества по этому случаю опять прошли совсем скромно. Средств, действительно, не хватало. Ни на содержание войска и двора, ни на выкуп рыцарей, захваченных в плен при Краване, ни на выплаты ломбардским наёмникам… «Не повышать же, в самом деле, налоги на землях, преданных дофину», – говорила мадам Иоланда, открывая собственный кошель. Но проблемы оставались. И выход виделся один: если у «дофинистов» нет денег на ведение войны и взять их негде, то надо добиться, чтобы денег не стало хватать и у противника.
И тогда её светлость снова взялась за перо…
«Милостивый государь мой… Даже обходя молчанием законность договора, подписанного в Труа, и принимая в расчёт возможность – но только возможность – его законности, не могу не высказать опасений, которые напрашиваются сами собой.
Одно дело, когда наследный принц Франции ведёт войну за свои права с королём Англии, но совсем другое, когда он вынужден защищать страну от захвата её чужеземным регентом. Видя, как и кому герцог Бэдфордский раздаёт французские земли, захваченные его покойным государем и братом, я не могу не задаться вопросом – все ли его действия продиктованы только защитой интересов малолетнего короля, или герцог готовит почву для узурпаторства? Как бы ни боялась я показаться пристрастной, а всё же нельзя предавать забвению тот факт, что отец его светлости – покойный сэр Ричард – тоже получил власть и корону путём насильственного свержения законного короля. И если в Европе желают осудить дофина Франции за бунт и подстрекательство к войне, пускай осуждают также и английский парламент за щедрое финансирование регента, который устраивает свои дела, прикрываясь как щитом интересами малолетнего племянника…».
Письма с подобным содержанием разлетелись по королевским дворам Европы словно стрелы, пущенные по наиболее здравомыслящим мишеням. Шпионы и, в основном, шпионки мадам Иоланды поработали на славу. Ни одно из отправленных ею писем не попало к тому, кто бы их прочитал и безразлично отложил в сторону. Безупречная репутация герцогини Анжуйской как политика не давала сводить содержание её писем к одной только жалкой попытке привлечь на свою сторону сочувствующих. В Европе и так уже с тревогой присматривались к тому, как целенаправленно герцог Бэдфордский подминает под себя Францию и заключает щедро оплаченные договоры со всеми, кто при случае поддержит его в неограниченном влиянии на малолетнего короля, а потом, возможно, поддержит и в притязаниях на его корону.
Министры, канцлеры и кардиналы европейских дворов и даже папского двора в Риме, сообщая своим государям о тревожных симптомах в поведении герцога Бэдфорда, жаловались на то, что их представителей или, говоря иначе, шпионов всё чаще стали перекупать, из-за чего достоверные сведения о делах во Франции получать становилось всё труднее. Но всё же, находя способы, они получали информацию, которая не могла не настораживать…
При этом никто, разумеется, эти способы не называл.
Что поделать, все эти люди были мужчины с их маленькими мужскими слабостями, которые свойственны даже кардиналам. А юные французские дворянки, уехавшие подальше от кровопролитной войны, были так соблазнительны и так податливы… К тому же располагали роднёй, настолько осведомлённой, что оказывались не только приятны в общении, но и очень полезны.