За столом воцарилась тишина. Секунду‑другую Вернер ван дер Мерве смотрел на официанта. Потом вскочил, ухватил старика за ухо и немилосердно встряхнул.
– Ты испачкал мне рубашку!
И он с размаху ударил официанта по щеке. Старик пошатнулся, но ничего не сказал, поспешил на кухню за портвейном.
Вернер ван дер Мерве сел, носовым платком смахнул с рубашки сливки.
– Африка была бы раем, – вздохнул он, – если б не англичане. И если б негров осталось ровно столько, сколько нам нужно.
– Южная Африка станет раем, – сказал Хеннинг Клоппер. – Мы сделаем ее такой. Будем главными начальниками на железной дороге. И не просто главными начальниками, но начальниками‑бурами. Мы напомним всем нашим сверстникам, какие надежды на нас возложены. Мы должны возродить свою гордость. Чтобы англичане поняли: мы никогда не покоримся. Мы не такие, как Джордж Страттон, мы не сдадимся.
Он умолк – официант поставил на стол три рюмки и полубутылку портвейна.
– Ты не извинился, кафр, – сказал Вернер ван дер Мерве.
– Прошу простить мою неловкость, – сказал официант по‑английски.
– В будущем тебе придется выучить африкаанс, – заметил Вернер ван дер Мерве. – Каждый кафр, который говорит по‑английски, пойдет под трибунал и будет расстрелян как собака. Ступай. Исчезни!
– Пусть угостит нас портвейном, – предложил Ганс дю Плейс. – Он забрызгал тебе рубашку. И будет вполне справедливо, если он заплатит за вино из своего жалованья.
Вернер ван дер Мерве кивнул.
– Ты понял, кафр?
– Конечно‑конечно, я заплачу, – ответил официант.
– Заплачу с радостью, – добавил Вернер ван дер Мерве.
– Я с радостью заплачу за вино, – повторил официант.
Когда они вновь остались одни, Хеннинг Клоппер продолжил разговор, как будто их и не прерывали. Инцидент с официантом был уже забыт.
– Думаю, нам надо учредить свой союз, – сказал он. – Или, может, клуб. Разумеется, только для буров. Там мы будем собираться, проводить диспуты, изучать свою историю. Клуб, где по‑английски говорить запрещено, только на нашем языке. Там мы будем петь наши песни, читать наших писателей, есть нашу еду. Начнем здесь, в Кенсингтоне, в Йоханнесбурге, а потом, глядишь, расширимся. Заведем отделения в Претории, в Блумфонтейне, Кингуильямстауне, Питермарицбурге, Капстаде – повсюду. Нужно разбудить людей. Напомнить, что буры никогда не покорятся, никогда не позволят победить свой дух, даже если тело умрет. Мне кажется, многие только и ждут, чтобы возникло такое движение.
Они подняли рюмки.
– Отличная идея, – сказал Ганс дю Плейс. – Но все же я надеюсь, у нас будет время иногда встречаться с красивыми женщинами.
– Конечно, – кивнул Хеннинг Клоппер. – Все будет как обычно. Просто добавится кое‑что, о чем мы прежде старались не думать. И это придаст нашей жизни совершенно новый смысл.
Хеннинг Клоппер заметил, что говорит торжественно, даже патетически. Но пожалуй, сейчас именно так и надо. Ведь речь идет о великих планах, о будущем всего народа, всех буров. И высокие слова здесь вполне уместны, разве нет?
– А женщины тоже войдут в наш союз, как ты думаешь? – осторожно полюбопытствовал Вернер ван дер Мерве.
Хеннинг Клоппер покачал головой.
– Нет. Это для мужчин, – ответил он. – Нашим женщинам незачем бегать по митингам. Это не в наших традициях.
Они чокнулись. Хеннинг Клоппер вдруг осознал, что его друзья уже ведут себя так, будто воля к возрождению того, что было утрачено в войне, закончившейся шестнадцать лет назад, возникла у них самих.