Уже в XIX веке исследователи обратили внимание и на кажущуюся непоследовательность императрицы в определении задач и предназначения экспедиции; они объясняли это непродуманностью общей стратегии экспедиции из-за отсутствия здравого расчета («Вся экспедиция была в сущности результатом увлечения», – писал В.А.Уляницкий)[47] или поспешной ее подготовкой (многое задумав, Екатерина «на каждом шагу наталкивалась на свою неподготовленность; решив послать морскую экспедицию к берегам Морей, просила своего посла в Лондоне выслать ей карту Средиземного моря и Архипелага, также достать пушечного литейщика поаккуратнее наших», – замечал В.О. Ключевский, и т.п.)[48].
Традиция рассматривать предназначение экспедиции лишь как военной диверсии против Османской империи в «наичувствительнейшем месте» (Екатерина II) надолго закрепилась в отечественной исторической литературе. Действительно, Екатерина писала в связи с посылкой экспедиции прежде всего о военно-стратегических задачах – о том, что она подпаливала империю с четырех углов (ведя военные действия на юге России, на Кавказе, в Молдавии и Валахии и в Средиземноморье)[49]. Большинство российских военных историков высоко оценили и стратегический замысел, и результаты экспедиции, подвергнув критике лишь некоторые тактические ошибки ее командования. С легкой же руки Е.В. Тарле, чья работа увидела свет в конце Великой Отечественной войны, Архипелагская экспедиция перешла в разряд тем историко-патриотического воспитания и в этом ключе рассматривается до сих пор. Появившиеся в последние годы популярные работы А.Б.Широкорада, отличающиеся не всегда корректными и взвешенными оценками, думается, даже излишне этот патриотический настрой эксплуатируют.
Из новейших исследований, посвященных Архипелагской экспедиции, особое место занимает фундаментальная монография Г.А. Гребенщиковой[50]. Ее автору, многие годы посвятившей изучению строительства русского флота в XVIII-XIX вв., удалось собрать значительный архивный материал, ввести в научный оборот новые источники[51], уточнить важные аспекты международных отношений, связанных с русско-турецким противостоянием, детали военных акций похода Балтийского флота в Архипелаг в 1769-1774 гг., осветить повседневную жизнь российских моряков.
Вместе с тем, некоторые концептуальные заключения автора вызывают возражения. Прежде всего, в работе, на наш взгляд, незаслуженно навязчиво принижается роль греческого восстания в истории Архипелагской экспедиции и в сущности игнорируется участие греков в экспедиции[52]. Думается, выводы автора зиждутся на слабом знакомстве с литературой, посвященной истории балканских народов, в которой приведены веские аргументы в пользу того, что «албанцы», которых Г. А. Гребенщикова упорно противопоставляет «грекам», во время Архипелагской экспедиции не были только жителями этнически и конфессионально разобщенной «Албании», а «термин «албанец» или «арнаут» стал нарицательным для обозначения наемного солдата иррегулярных пехотных войск»[53]. В русской документации периода Архипелагской экспедиции можно встретить как противопоставление «греки» vs. «албанцы»[54], так и формулировку: «военнослужащие в нерегулярном войске – арнауты, албанцы, морейцы, сфациоты и протчия греки»[55]. Кстати, и Греческий легион, образованный после переезда в Россию греков, воевавших вместе с русскими в 1769-1774 гг., первоначально назывался «Албанским». Известную путаницу вносит Г.А.Гребенщикова и в понятие «Греческий проект», под которым она разумеет все попытки обозначить сотрудничество с греками с 1770 г., тогда как в литературе сложилось устойчивое понимание того, что есть «Греческий проект», и едва ли правомерно, не оговаривая специально, столь вольно использовать классические детерминанты[56].
В греческой историографии изучение Архипелагской экспедиции и ее роли в греческом национально-освободительном движении имеет более чем столетнюю традицию[57]. До настоящего времени не утрачивают своего значения серьезно аргументированные, опирающиеся на архивные источники работы К. Стефаноса и П.Контогианниса[58], специально посвященные русско-турецкой войне 1768-1774 гг. и роли в ней греков. Современные авторы опираются обычно на материал, собранный в этих двух трудах, хотя в своих оценках порой допускают значительно более решительные суждения и выводы[59]. Господствующая в греческой литературе трактовка событий Архипелагской экспедиции значительно отличается от принятой в отечественных исследованиях. Большинство греческих авторов настаивают на том, что российская императрица перед началом русско-турецкой войны 1768-1774 гг. через своих эмиссаров обещала помощь значительно большую, чем эта помощь реально была оказана. Таким образом, она напрасно обнадежила греков и балканских славян и, в конечном счете, спровоцировала их на восстание, закончившееся поражением и повлекшее жестокую расправу турок над повстанцами на Пелопоннесе в 1770 г.[60]. По нашим оценкам, такая трактовка не вполне обоснованна: с самого начала Екатерина II указывала, что грекам следует воспользоваться благоприятной обстановкой русско-турецкой войны и российским присутствием, чтобы завоевать свою свободу; к тому же российские авторы обычно доказывают, что провал операции в Морее стал итогом бегства греков-маниотов (майнотов) с поля боя и их неумения вести регулярные сражения[61]. В дальнейшем, как принято считать в греческой историографии, русские, добившись присяги в верности от жителей части Кикладских островов, вместо свободы принесли им новые поборы, беспокойства от пиратских набегов и к тому же вывезли часть античных памятников в Россию[62]. Думается, что и подобные оценки нуждаются в корректировке: на наш взгляд, источники не дают оснований считать, что установленные на островах Архипелагского княжества повинности и сборы превышали бывшие при османском правительстве, да и информация о вывозе значительного числа античных памятников кажется сильно преувеличенной (подробнее об этом см. гл. 5).
Диссонансом этим греческим позициям звучат выводы Н.Паппаса – исследователя участия греков в военных операциях России (это участие, по мнению Паппаса, и подготовило греков к национальному освобождению). Паппас считает, что хотя Россия и решала свои задачи борьбы против Османской империи, ее цели совпадали с целями греков[63], а потому Россия оказала решающее влиянии на национально-освободительную борьбу. Эмиграция в Россию также благотворно отразилась на накоплении греческих капиталов. В общем сотрудничество, основанное на взаимном интересе, завершилось в конечном итоге успехом.
В западной историографии Архипелагской экспедиции преобладают те же оценки, что и в большинстве греческой[64]. В частности, румынская исследовательница А. Камариано-Сиоран предприняла серьезные изыскания, чтобы доказать, что Екатерина II считала угнетенных греков не более чем инструментом для осуществления своих планов расчленения Османской империи, а религиозные лозунги и пророчества о «светловолосых освободителях» дали ей только дополнительные возможности для реализации этих планов. Камариано-Сиоран внимательно изучила свидетельства о деятельности российских агентов на Балканах, историю совместных русско-греческих операций в Морее весной 1770 г., просчеты сторон и пришла к выводу, что вина за поражение в Морее лежит, прежде всего, на русских, пришедших с недостаточными силами и вооружением и поспешивших при первых неудачах покинуть Пелопоннес, оставив восставших греков на погибель[65].