К этому времени немало потрудился и российский посланник маркиз де Кавалькабо. Он создал важный канал информации, собирая сведения у капитанов прибывающих на Мальту судов различных стран, оперативно передавая через курьеров и посла Д.А. Голицына в Гааге информацию о военных действиях в Архипелаге, в Египте, близ варварийских берегов[393]. Часть информации, по данным современного историка Т. Фреллера, доставлял России и один из высших офицеров ордена барон Флаксланден (Johan Baptist Anton Flachslanden), располагавший данными о турецких укреплениях и имевший в Восточном Средиземноморье своих тайных информаторов[394].
Высказывается мнение, что именно Кавалькабо сумел уговорить вступить на русскую службу графа де Мазена (де Мазина)[395]. 24 сентября 1771 г. тот на купленном им корабле под предлогом дел в Италии отправился к эскадре Орлова. Кавалер Мальтийского ордена, он оставил магистру де Пинто письмо, которое было передано только через неделю после его отъезда. Де Мазен объяснял свой поступок желанием «воспользоваться прекрасным случаем быть очевидцем войны, которую русские ведут с таким успехом против врагов ордена, и надеждой заимствовать полезные и для Мальты сведения по военному делу у этой храброй и воинственной нации»[396]. Поступок де Мазена примечателен в двух отношениях: во-первых, мальтийский кавалер все-таки откликнулся на призыв Екатерины сражаться вместе с Россией против общего врага – турок, во-вторых, после Чесменской битвы уже не русские выступают учениками у знатоков морского дела – мальтийцев, но и мальтийцы интересуются их «полезными сведениями по военному делу», песлучаино и суждение Екатерины о де Мазене: «Вот кавалер, закусивший удила»[397].16 / 27 октября 1770 г. судно де Мазена прибыло в Архипелаг, о чем не преминул записать в журнале инженер-поручик Келхен: «Пришло на Паросский рейд и пристало к кораблю “Трех Иерархов” небольшое судно под мальтийским флагом, на оном приехал один мальтийской кавалер, который просит быть при нашем флоте волонтером, кавалер и командер де Мальта Георге граф Мазин»[398]. Граф де Мазен (Giorgio Giusppe Maria Valperga, count Masino[399]), безусловно, был блистательным авантюристом века Просвещения.
Дворец магистров в Валетте. Двор Нептуна
Ему предстояло уже через несколько месяцев, в конце того же 1770 – начале 1771 г., сблизившись с А.Г. Орловым, отправиться с ним из Архипелага в Италию, вести втайне от Орлова разговоры о российском флоте с герцогом тосканским (см. подробнее гл. 7), обещать предоставить такого же рода «разведывательную» информацию венскому двору, а потом уже в Санкт-Петербурге заинтересовать французского посла Дюрана столь же конфиденциальной информацией[400].
Маркиз де Кавалькабо вызвал благосклонность стареющего магистра, в частности, тем, что 18 января 1771 г. во время празднования 30-летия правления магистра де Пинто на Мальте выставил на своем балконе большую картину, изображавшую де Пинто с парящей над ним аллегорической фигурой Славы, внизу картины виднелся порт Валетты, в который входил корабль под русским флагом. «На том балконе, – пишет Кавалькабо в своей депеше, – оркестр оживлял это немалое выражение моих пожеланий о сохранении дней Его преимущества, который выразил мне свою горячую благодарность, т.к. он очень чувствителен ко всякому блеску»[401].
Великий магистр Ф.-Э. Пинто (1681-1773)
Примечания
1
С появлением на мировой арене Российского православного государства, способного противостоять Османской империи, надежды балканских народов на помощь в освобождении от мусульманского гнета стали связываться с единоверной Россией (до этих пор они искали поддержку у католических Австрии и Венеции). Петр, готовя Прутский поход, обратился с манифестом к балканским единоверцам, в котором содержался призыв к совместным военным действиям против турок. Подробнее о балканской политике Петра I см. соответствующие главы В.Н. Виноградова в кн.: «Истории Балкан, Век восемнадцатый» (М., 2004) и монографию И.И. Лещиловской «Сербский народ и Россия в XVIII веке» (СПб., 2006).
2
Здесь и далее даты всех событий, происходивших в России или на судах российского флота, приводятся по юлианскому календарю (согласно документации российских статских и военных учреждений, вахтенным журналам и т.п.). Также по юлианскому календарю приводятся даты событий, описываемых российской прессой. Двойные даты – по юлианскому/григорианскому календарям – приводятся тогда, когда время событий устанавливается на основании документов западноевропейского происхождения, когда речь идет о праздновании русских памятных дат в Западной Европе и еще в ряде случаев, когда необходимо соотнести хронологию событий европейской и российской истории. Наконец, даты по григорианскому календарю приводятся в тех случаях, когда цитируются западноевропейские дипломатические и политические документы, западные периодические издания, а также частная переписка лиц, без сомнения, пользовавшихся «новым стилем» – григорианским календарем.
3
Среди исследователей внешней политики России до известной степени такой точки зрения в настоящее время придерживается историк и профессиональный дипломат П.В. Стегний:«…выстраивая геополитические приоритеты своей внешней политики, Екатерина исходила как из собственного опыта, так и глубокого понимания сложных механизмов европейской политики. Обладая большим запасом здравого смысла и реализма, она стремилась выстраивать свою внешнеполитическую линию в зависимости от того, как складывался баланс сил в Европе, и в разные периоды своего царствования уделяла повышенное внимание то польским, то германским, то шведским делам. И тем не менее – и это важно подчеркнуть – южное, черноморское направление она рассматривала как приоритетное в традиционной дипломатической «триаде» – Швеция, Польша, Османская империя. «Сверхзадача» ее дипломатии, ее основной вектор были обращены на юго-запад: обеспечение свободы торгового мореплавания России в Черном море с последующим выходом в Средиземноморье, помощь единоверным народам Балкан и Греции оставались главными целями ее политики» (Стегний П.В. Разделы Польши и дипломатия Екатерины II. М., 2002. С. 87). (Впрочем, тезис о «помощи» единоверцам, как главной цели, нуждается в уточнении). Так это или иначе, но на южном направлении Екатерина II достигла реального прорыва, определившего развитие России на многие десятилетия.
4
Это четко обозначилось в XVII веке. См.: Орешкова С.Ф. Вступительная статья. // Толстой П.А. Описание Черного моря, Эгейского архипелага и османского флота. М., 2006. С. 11,12.
5
См.: Уляницкий В.А. Дарданеллы, Босфор и Черное море в XVIII веке. М., 1883; Чечулин Н.Д. Внешняя политика России в начале царствования Екатерины II. 1762 – 1774 гг. СПб., 1896; Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII – начало XX века. М., 1978.
6
См., напр.: Берти Дж. Россия и итальянские государства в период Рисорджименто. М., 1959; Рутенбург В.И. Культурные и общественные связи России и Италии (XVIII и XIX века) // Россия и Италия. М., 1996. Вып.2; Вентури Ф. Итало-русские отношения с 1750 до 1825 // // Россия и Италия. Из истории русско-итальянских культурных и общественных отношений. М., 1968. С. 25-50; Venturi F. II Settecento riformatore. Vol. 3: La prima crisi dell’Antico Regime (1768-1776). Torino, 1979; Данциг Б.М., Жиленко В.И. Забытые страницы из истории русско-марокканских отношений в последней четверти XVIII века // Проблемы востоковедения. 1959. № 1; Мусатова Т.Л. Россия – Марокко: далекое и близкое прошлое. Очерки истории русско-марокканских связей в XVIII – нач. XX в. М., 1990; Перминов П. Три эпизода из истории русско-арабских связей в XVIII веке // Азия и Африка сегодня. 1987. № 7,8,9.; Он же. Под сенью восьмиконечного креста. (Мальтийский орден и его связи с Россией). М., 1991; Шапиро АЛ. Средиземноморские проблемы внешней политики России в начале XIX в. // Исторические записки. М.,1956. Т. 55. А.Л. Шапиро рассматривал эволюцию средиземноморской политики России как изменение взаимоотношений с различными странами: «Одна из особенностей русской внешней политики конца XVIII – начала XIX в. заключается в значительном расширении круга средиземноморских проблем, которые вошли в орбиту внимания царского правительства. Если ранее интересы царизма в Средиземноморье в основном ограничивались «восточным» вопросом, то в последние годы XVIII в., главным образом в связи с проникновением в этот район Франции и отчасти Англии, этот вопрос стал сплетаться с рядом других вопросов: мальтийским, Ионических островов, неаполитанским, сардинским и другими» (с. 253). Согласно традиции 1950-х годов, сложившейся под давлением официальной идеологии, А.Л. Шапиро рассматривал российскую политику в регионе как оборонительную, между тем как Екатерина II стремилась стать равноправным партнером европейских держав в Средиземноморье.