Основной заботой русского посла в Англии И.Г. Чернышева было дипломатическое и материальное обеспечение Архипелагской экспедиции. Он способствовал благожелательному отношению английского двора и правительства к средиземноморскому мероприятию Екатерины II. После того как И.Г. Чернышев официально 31 августа 1769 г. (когда суда подходили к Копенгагену) обратился с просьбой о помощи русскому флоту к британскому государственному секретарю лорду Рошфору, положительный ответ был сразу получен, что подтверждает мысль о его давнем согласовании. Более того, как отмечает знаток британской дипломатии М.С. Андерсон, на следующий день уже лорды Адмиралтейства оперативно согласились дать русским кораблям «самый дружественный прием и любой вид содействия и помощи, которая может потребоваться, чтобы они могли продолжить поход»[328]; в Гибралтар и Порт-Магон были отправлены инструкции об оказании флоту помощи необходимыми материалами[329]. Подобного рода английская оперативность также может быть объяснена только основательной предварительной договоренностью. 11 ноября 1769 г. английский адмирал Гак писал Мусину-Пушкину: «Мистер Мур, командующий в Портсмуте, получил отсюда из нашей коллегии повеление оказывать всевозможную помощь… каждому из ваших кораблей, вошедших в порт… В случае же затруднения, могущего случиться, которое я однако не предусматриваю, ваше сиятельство можете надеяться на нас, что мы не преминем отдать тотчас нужные приказы для исполнения без затраты времени»[330].
В Британии эскадры находились под постоянной опекой российской миссии. Сразу по прибытии первой эскадры к кораблям, стоящим в устье реки Гулль, прибыл из Лондона граф И.Г. Чернышев «для навещания флота, и 2 октября поехал обратно в Лондон»[331], 7 октября Чернышев посетил корабли, пришедшие в Портсмут[332]. Это лишний раз доказывало, сколь серьезно И.Г. Чернышев выполнял свою миссию по обеспечению прохождения российского флота вдоль европейских берегов, а российским морякам, очевидно, лишний раз напоминало о монаршем покровительстве вдали от своих границ. По долгу службы на борт российских судов часто поднимался и вернувшийся с ноября 1769 г. на должность российского посла в Лондоне А.С. Мусин-Пушкин, то инспектировавший суда, то торопивший их с отправкой в Архипелаг[333]. Не оставляли эскадру своим вниманием и высокопоставленные представители британских властей: так, сразу по прибытии 29 сентября (ст.ст) 1769 г. судов первой эскадры корабль «Ростислав» посетил в Портсмуте специально прибывший «английский принц с офицерами», они провели там два часа и их провожали с музыкой и под приветственные крики матросов[334].
Как вспоминал английский участник похода эскадры Эльфинстона, «по просьбе русского посла г. Мусина-Пушкина портовым властям [в Портсмуте в январе 1770 г.] послано было предписание быть с русскими моряками возможно любезнее и оказывать им всякое содействие и помощь»[335].
Корабли всех эскадр не без труда достигали британских портов: «Будучи в пути, претерпевали от великих штормов, стужи, морозов, снегу и дождя, и сыростей великия безпокойства и несносности», – записал С.П. Хметевский. Европейцы взирали на истрепанные корабли с известной долей скептицизма. Тосканский посланник в Париже Никколи, например, доносил 27 ноября 1769 г., что «…некоторые понимающие толк в морском деле англичане отправились посмотреть на [русские] корабли, остановившиеся в Хамбере (здесь, на северо-востоке Британии, находится порт Гулль. – Aem.), и остались в неведении относительно целей этой экспедиции, каковую они рассматривают более как рискованную, чем обреченную на легкий успех, не столько из-за плохой и слабой конструкции кораблей, сколько потому, что они дурно экипированы» (курсив наш. – Авт.)[336].
Начиная с осени 1769 г. вплоть до окончания войны едва ли случалось время, когда в портовых городах Спитхеде, Портсмуте, Гулле не стояли российские суда, порой по нескольку месяцев чинившиеся в британских доках (ремонт собственно британских судов могли из-за этого откладывать)[337]. По данным, приводимым Г.А. Гребенщиковой, первая эскадра израсходовала в Британии на ремонт и экипировку 1788 фунтов[338], а во время зимней стоянки эскадры Эльфинстона в Портсмуте осенью 1769 – зимой 1770 г. английское адмиралтейство выполнило работ, по подсчетам С.П. Хметевского, уже на сумму в 15 821 фунт стерлингов, «что составляет на руской щот 79107 рублев 70 коп.»[339]. С опытом продвижения эскадр в Средиземноморье необходимость в ремонтных работах в Портсмуте отнюдь не отпала. Когда в декабре 1773 г. до берегов Британии добралась пятая эскадра С.К. Грейга, для ремонта ее судов в доках Портсмута были снова наняты более 20 мастеров[340].
Помощь требовалась и многочисленным больным участникам всех походов. За первые же два месяца плавания эскадра Спиридова потеряла сто человек умершими и около 500 тяжело больными, а за одну только остановку в Гулльском порту, то есть за три недели с небольшим, умерли еще 83 человека[341]. Хметевский указывал огромную сумму – 8 тысяч фунтов стерлингов, издержанных на лечение больных второй эскадры в портсмутском госпитале[342]. Британский «Gentlemen s Magazine» даже выражал удивление: «В Портсмут прибыло распоряжение об устройстве русских больных с эскадры. Хотя климат у них более суровый, тем не менее, они больше болеют, и уже много умерло»[343].
Впрочем, сам портсмутский госпиталь Джона Линдера удостоился отдельной похвалы капитана Хметевского: «В Портъсмуте госпиталь так хорошей сказывают, во всей Англии нет, в которую может поместится больных до 3000 человек. Она каменная в три атажа, внутри двор хорошим расположением, дороги усыпаны песком, окроме дорог по траве никто не ходит, для чего приставлены часовые. Примечания достойна: не далече от госпиталя зделана башня, в которой п[о]дымают воду лошадями, и доставляет] в госпиталь в каждой етаж <…> и во всей госпитале чисто и бело, и духу никакова нет…»[344]. Построенные вскоре русскими госпитальные учреждения в Архипелаге были несравнимо скромнее (см. гл. 5).
К доброжелательной поддержке англичан флоту еще предстояло в дальнейшем обращаться не раз. Например, вскоре после отбытия из Портсмута «Ростислав» вынужден был пристать в Лиссабоне, чтобы снять больных. Больных поместили в английский госпиталь[345], хотя и португальские власти вполне благосклонно отнеслись к российскому кораблю[346].
Ремонт российских судов не только задерживал продвижение эскадр, но и давал превосходную возможность для русских познакомиться в деталях с передовыми технологиями в судостроении (так что С.П. Хметевский смог посвятить различиям между английскими и русскими судами обширную часть своего Журнала[347]) и высаживаться на берег, по достоинству оценивая британскую «цивилизованность»: «Город вообще Портсмут составляет из трех городов, между которыми морския заливы <…> изрядными укреплены вокруг крепостями, стены каменныя из плиты, которая гораздо лучше нашей <…> [В] городе улицы вымощены камнем, по сто[рон]ам улиц из плиты, ширины сажени на [полто]ры, возвышены для пеших и оныя [сторонн]ия мосты в самую грязь бывают чисты, [по]тому что обыватели домов оныя смыв[ают] <…> вообще, говяжье мясо, бараны и птицы жирны, хлеб весьма вкусен и устрецов зимою великое множество, рыбы нет, а хотя и бывает, да мало»[348].
Однако не только русские дивились английским чудесам – они и сами вызывали интерес как высшего английского общества, так и местных обывателей. Этот интерес капитан Хметевский объяснял так: «Англия, как русских людей прежде очень мало видела, а кораблей никогда, то, как лорды, так и придворные дворяна обоего полу первее ко мне [на] корабль “Нетронь меня”, а потом по переходе моем на корабль “Святослав” почти каждой день с великим удовольствием были и довольно надивиться не могли здоровости, росту и повиновению наших людей, а особливо бывшим кирасирам, которыя обыкновенно становилися на шханцах фронтом в ружье[349], напротив тово невероятны были, чтоб их человек мог наши черныя ржаныя сухари есть»[350]. Впрочем, и в другой морской державе – Португалии российский корабль в 1770 г. был «новостью» «на удивление», и жители Лиссабона, так же как и обыватели Портсмута, не оставили его без внимания[351].