В тот день, когда мощный тягач на многоколесной платформе привез на завод главную деталь обновлявшегося пивопроизводства – огромный котел, Сеня стоял в общей толпе рабочих и, как все, радовался историческому для предприятия событию. И вдруг у него тревожно заколотилось сердце; слесарь, во время реконструкции и вынужденной остановки производства несколько месяцев проработавший каменщиком, хорошо помнил размеры приготовленной для котла дырки в стене капитально переделанного цеха и теперь, глядя на металлическую громадину, медленно поворачивавшуюся на автомобильной платформе, натренированным глазом специалиста точно определил: в ту дырку агрегат не пройдет.
Сеня посмотрел на стоявшего неподалеку от него Кондратенко и… тут с ним и случилось несчастье. Говорят, во всем виноватой была наследственность.
– Враги народа не все уничтожены, – произнес слесарь негромко, продолжая пристально смотреть на директора. И поскольку толпа в буквальном смысле замерла, наблюдая за последним разворотом тягача, Сеню услышали. Уборщица заводоуправления Тоня Ермакова первой повернула голову в сенину сторону и по лицу рабочего, как она потом всем охотно рассказывала, сразу поняла, что «Сеня не того».
Проломив стену, монтажники через день втащили котел в цех, а слесарь по настоянию прутских врачей к этому времени уже лечился в республиканской клинике. Вернулся он оттуда через полгода; как будто ни в чем не изменился, только теперь на улицах Прутска бывший слесарь стал произносить обличительные монологи, главная мысль которых была постоянной: где-то наверху работают влиятельные враги народа, и директор пивзавода Кондратенко – их южный резидент.
Может быть, и на этот раз Сеня думал на ту же тему…
Но вот возле дома, объезжая большую лужу, притормозила известная всему Прутску зеленая «волга» – первый секретарь райкома партии Сергей Иванович Варочка возвышался в ней на правом переднем сидении, крутил перед собой ручку приемника, чтобы поймать нужную волну и послушать последние известия. В эту же минуту, пыля и покачиваясь на колдобинах, с «волгой» случайно пересекалась другая известная всему Прутску машина – серая «волга» председателя райсовета Николая Егоровича Волкова. Поравнявшись, машины остановились, но, разумеется, вовсе не потому, что руководители района на крыльце полуразрушившегося дома увидели Сеню, – у них в эту минуту возникло желание коротко, но ответственно поговорить.
Блаженный человек, однако, поднялся с крыльца и подошел к уже вышедшим из машин начальникам. И обратился к ним с таким злободневным заявлением:
– Самый знаменитый в городе дом разваливается из-за происков враждебных сил!
И первый секретарь, и председатель знали, что Сеня – больной человек, и разговаривать с ним всерьез, конечно, не собирались. Но у них в ту минуту было по-особому светло на душе: после рапорта колхоза имени Ленина, переданного в райком час назад, стало ясно, что квартальный план по молоку район перевыполнит; обрадованные этим обстоятельством, руководители не только не рассердились на Сеню, а даже улыбнулись ему.
И в ту же минуту были вознаграждены такой исторической справкой:
– Дом в восемнадцатом веке построили солдаты Суворова; в нем был штаб полководца. А в этой комнате, – Сеня ткнул пальцем в черный провал одного из окон, – генералиссимус планировал фокшанскую битву. Здесь же ночевал Александр Сергеевич Пушкин, когда путешествовал с полковником…
Волков, человек любознательный, услышав неизвестные (и столь интересные) ему факты из истории Прутска, сел на крыльцо дома и уже потянул было руку к блокноту, который постоянно носил с собой во внутреннем кармане пиджака. Но, вспомнив о болезни Сени, молча упрекнул себя за наивную доверчивость и записывать услышанное не стал.
А Сеня продолжал рассказывать о самом знаменитом в городе доме. По его словам, «десятки исторических деятелей прошлого оставили свои замечательные автографы на этих стенах», последним «в одна тысяча девятьсот сорок четвертом году» был генерал-полковник Ватутин…
Варочка слушал Сеню сначала со снисходительной улыбкой, потом на его лице недолго поблуждало искреннее любопытство; но минуты через три секретарь заметно заскучал – может быть, потому, что, хорошо зная послевоенную историю Прутска, он уже не надеялся услышать что-нибудь интересное. Варочка повернулся к машине и через минуту уехал бы, если бы Сеня, по одному ему понятной логике, вдруг забыл об «историческом» доме и его великих посетителях и не заговорил о предмете, в последние дни волновавшем Варочку не меньше, чем квартальный план по молоку.
– Враждебные народу силы, окопавшиеся в центре, собираются осушать прутские плавни, – Сеня сделал паузу, во время которой Варочка и принял решение дослушать его. – Кондратенко получил приказ изготовить карту плавней, сфотографировать озера, пляжи, лодочные причалы, мосты… Для чего им это нужно? Тут любому виден военный интерес. Сейчас Запад может попасть в Прутск только на вертолетах; а когда не станет воды в плавнях, появится возможность двигаться в страну на танках, бронемашинах, велосипедах… Плавни – щит Родины, поэтому Кондратенко и его хозяева стараются убрать их с наших священных рубежей.
«Какая, однако, чушь», – рассердился, наконец, первый секретарь, а Сеня, будто прочитав его мысли, стушевался и замолк.
– Примем меры, – обращаясь к Сене, сказал Сергей Иванович и повернулся к все еще сидевшему на крыльце Волкову:
– Едем в райком, Николай Егорович.
В большом кабинете было светло и прохладно.
– Садись, председатель, – Варочка показал на мягкое кресло у тумбочки с телевизором, а сам сел за стол – на свой обычный жесткий стул. – Обдумаем слова блаженного человека.
Волков с наслаждением вдыхал остуженный кондиционером воздух.
– По поводу полковника, с которым вояжировал по Прутску Пушкин?
– Был такой полковник, Коля. Звали его Липранди. Не слыхал?
О Липранди Волков не слыхал и поэтому слегка вспыхнул:
– Я, Сергей Иванович, сейчас думаю не о полковнике Липранди, о котором, между прочим, хотел бы что-нибудь прочитать, а о старшем лейтенанте в отставке Лопатине, который вчера опять приходил ко мне просить квартиру и которому я опять, кроме обещаний, ничего не дал.
Варочка миролюбиво махнул рукой:
– Оставим военных… Итак, уже городские дурачки комментируют слух об осушении плавней, а мы все еще делаем вид, что ничего не слышим.
Волков согласился, что молчать по поводу пересудов власти города, конечно, не должны, но и преувеличивать опасность сплетни не стоит.
– Слух, за которым нет ничего, кроме дешевого зубоскальства, забудется через неделю.
У Сергея Ивановича, однако, прогнозы были иные. Он считал, что «дешевое зубоскальство» с каждым днем в городе будет усиливаться, ибо оно вовсе не «дешевое» и не безобидное, каким считает его простодушный председатель исполкома.
– Я не исключаю и политического прицела во всей этой болтовне.
…Волков, слушая первого секретаря, все больше осознавал серьезность момента и все чаще вынужден был соглашаться с Сергеем Ивановичем. Да, замысел недоброжелателя (назовем его пока так) скорей всего построен на бесспорной истине: плавни для горожан бесценны – как жизнь; муссируя слух о планах властей осушить озера (планах не районных властей, которые сами такого не запланируют – права не те, а властей повлиятельнее), кто-то хочет посеять среди прутчан враждебность к руководителям.
– Слух, – продолжал аргументировать свое предположение Варочка, – с каждым днем обрастает все более мелкими, а потому, как многим кажется, правдоподобными деталями. Говорят, будто районное руководство за счет плавней хочет увеличить площади сельхозугодий – чтобы земля под водой не пропадала; будем осушать сорок тысяч гектаров…