– Но посмотри на деревья, – возразила Анника. – Они уже большие.
– Люди здесь покупают пальмы десятиметровой высоты. Доставляют их специальными трейлерами. Где-то здесь, наверное, есть и звонок. – Она нажала нечто похожее на выключатель, расположенный на столбе ворот.
Через несколько секунд открылась входная дверь и с крыльца спустился человек в полицейской форме. Карита Халлинг Гонсалес помахала ему рукой. Анника спрятала камеру за спину. Человек в форме подошел к воротам и остановился за ограждением.
Карита обратилась к полицейскому на беглом испанском, и он что-то раздраженно ей ответил. Карита ткнула пальцем в направлении Анники и продолжала о чем-то просить, то и дело повторяя Suecia и amiga[5]. Другие слова Анника не понимала. Полицейский немного смягчился, но тем не менее несколько раз покачал головой: hoy no, impossible, manana si[6].
– В дом можно будет зайти завтра рано утром, – сказала Карита, подхватила свою подопечную под руку и заботливо обняла за плечи. – Я сказала ему, что ты их подруга из Швеции, что ты совершенно потрясена случившимся, хочешь войти в дом, чтобы попрощаться с дорогими тебе людьми…
– Я обычно не лгу о своих целях и никогда не скрываю, кто я, – сказала Анника, у которой сразу испортилось настроение.
– Думаю, что этот сержант не читает «Квельспрессен», – сказала Карита и пошла к машине.
Анника положила в багажник камеру и собралась сесть за руль, когда зазвонил телефон. Она посмотрела на дисплей.
Звонил Боссе.
Боссе?
– Алло, – нерешительно произнесла она.
– Анника? Это Боссе, Боссе Свенссон.
Корреспондент конкурентов, с которым у нее был серьезный флирт. У нее даже остался номер его телефона.
Она отошла от машины на пару шагов к пустырю и тихо спросила:
– Что случилось?
– Слушай, – ответил он, – я звоню по делу. У меня в руках фотография, и я хочу, чтобы ты ее как-то прокомментировала.
Молчание.
– Что? – произнесла наконец Анника. – Что за фотография? О чем ты говоришь?
– У меня есть твоя фотография, ты стоишь у входа в ресторан и тискаешься со статс-секретарем министерства юстиции.
Анника потеряла дар речи, но всего на мгновение.
– Тискаюсь? – переспросила она. – Что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать, что на снимке вы обнимаетесь и ласкаетесь.
Анника снова лишилась дара речи.
– Ласкались? С Халениусом?
– Да, и я даю тебе возможность это прокомментировать.
Она зажмурилась и провела ладонью по лбу.
Испанский поцелуй в обе щеки перед тем, как она села в такси.
Толпа горланящей золотой молодежи с мобильными телефонами в руках.
Она тяжело вздохнула.
– Вы хотите опубликовать эту фотографию в своей газете?
– Да, у нас есть такое намерение.
– И ты хочешь, чтобы я ее прокомментировала?
– Да, это твой единственный шанс объясниться.
У нее немного заложило нос, и она высморкалась на тротуар.
– Хорошо, вот мой комментарий: я просто счастлива, что не стала трахаться с тобой, Боссе. Я слышала, что ты ни к черту не годишься в постели. Отсылаю тебя к закону о защите источников. С кем я говорила, о чем мы говорили и как мы это делали, не противоречит основному закону. У меня нет ни малейшего намерения нарушать конституцию ради того, чтобы ты мог и дальше оставаться в профессии.
В трубке повисло долгое молчание. Анника слышала редакционный гвалт на другом конце. Она понимала, что Боссе играет с ней. Она не собиралась говорить то, что потом можно будет обработать как угодно и вставить куда угодно – в передачу сетевого радио, например, или подсунуть ее руководству.
– У меня, кроме того, есть сведения, что во время вашей встречи вы выпили много вина. Это так?
– Я никогда не пила вино с тобой, Боссе. Тебя это сильно обидело?
– Значит, ты не хочешь ничего комментировать?
– Ты женат, не так ли? – спросила Анника. – У тебя жена и трое детей в Мелларене?
Снова наступила тишина.
– Анника, – произнес он наконец, – это действительно серьезно. Мы собираемся об этом писать. У нас есть данные о том, что Халениус в это время должен был находиться в министерстве, но он пренебрег своими обязанностями, пошел в ресторан, где пил и флиртовал. Ты, которая всегда задирала хвост, кичась своей журналистской неподкупностью, разве не понимаешь, как это ударит по твоей репутации?
– Скажи, Боссе, ты звонишь мне по доброй воле или тебя заставили?
Он вздохнул. Анника услышала щелчок. Очевидно, он выключил магнитофон.
– Ты понимаешь, что мы потребуем объяснений от министерства юстиции? – спросил он. – Мы предъявим ресторанный счет, чек такси. Мы используем все.
– То есть это была твоя идея – позвонить и сказать, какое значение это будет иметь, потому что никак не можешь переступить через себя и мстишь мне. Или, если тебе приказали это сделать, ты настолько лишен гражданского мужества, что не смог отказаться. Мы квиты?
– Тебе не удастся вывернуться, – пригрозил Боссе.
Она отключилась.
– Проблемы? – спросила Карита Халлинг Гонсалес.
– Косвенные, – сказала Анника и представила себе мину Томаса, когда он завтра откроет газету конкурентов. – Может быть, объедем соседей?
Дверь открыли немногие.
Никто ничего не видел.
Никто не хотел ничего говорить.
Солнце приблизилось к горизонту.
– Куда поедем теперь? – спросила Карита, когда они выехали на дорогу, ведущую к шоссе.
– Куда-нибудь в такое место, где есть шведы, которые захотят поговорить с корреспондентом вечерней газеты, – ответила Анника.
– Значит, нам надо в ресторан «Ла-Гаррапата», – уверенно произнесла Карита. – Это слева.
Анника повернула, а переводчица положила руку ей на плечо.
– Осторожно. – Она показала на красный «лендровер», показавшийся справа. – Он очень опасно ездит. На поворотах совсем невнимателен. Привык к левостороннему движению.
Это было действительно так, водитель проехал прямо под носом у Анники, даже не взглянув в ее сторону. Анника ударила по тормозам и посигналила, но водитель в ответ лишь показал ей средний палец.
– Вождение не становится лучше от беспробудного пьянства, – заметила Карита. – Куда пойдем – в гольф-клуб или в ресторан?
– Только не в гольф-клуб, – ответила Анника.
Она вспомнила определение Свена: «Гольф – это самая легкая в мире игра – бить надо по неподвижно лежащему мячу».
Переводчица помогла Аннике проехать по извилистым улицам мимо полей для гольфа, вилл и гигантских жилых комплексов. Все напоминало – правда, в больших масштабах – дом семьи Сёдерстрём. В этом районе не было ни уюта, ни вкуса. Анника как зачарованная посмотрела на четырехэтажное здание в золотистых и белых тонах, выглядевшее как только что испеченный торт. Дорога вела к дому и поднималась вверх, к парковке, расположенной на крыше дома. Рядом стоял фисташково-зеленый дом с розовой крышей и пятью золотыми куполами.
– Это тоже похоже на южную Калифорнию? – спросила Анника.
– Мишурностью скорее напоминает богатые районы Лос-Анджелеса, – ответила Карита. – Я росла в Беверли-Хиллз. Здесь Европа в наибольшей степени приблизилась к Штатам. Что нового говорят полицейские о преступлении? У них есть какой-нибудь след?
Анника вспомнила, что толком не ответила на этот вопрос, и ей стало неловко.
– Они не хотят говорить мне ничего лишнего, – торопливо произнесла она. – Кстати, что за люди собираются в этом ресторане?
Карита задумалась.
– Обычные люди, те, кто устал от шведского климата, другие приезжают сюда из-за детей, третьи продают дома в Швеции, покупают здесь недвижимость, бездельничают, пьют вино и играют в гольф. Что будет делать тот высокий автомобиль? Черт, он едет. Спускайся в реку.
Анника остановила машину.
– Что?
– В реку. Это русло реки с бетонированным дном. По ней мы легко выедем на Н340. Здесь всегда пробки из-за дорожных работ.
По лицу Анники скользнуло недоверчивое выражение. Карита его заметила.
– Не волнуйся, там не глубоко.